— Вы, конечно, понимаете, сударь, что с этой минуты мне слышалось что-то за креслом. Это не был страх, но беспокойство; это мучило меня! Рано утром я побежала будить Оффенлоха и послала его к графу. Проходя по коридору, я заметила, что первого факела не было в кольце; я сошла вниз и нашла его около маленькой тропинки, ведущей в лес. Вот он.
Она вынула из-под передника обгорелый факел и положила его на стол.
Я был поражен.
Как человек, которого я видел накануне таким слабым, истощенным, мог встать, пойти, открыть и закрыть тяжелое окно? Что означал этот сигнал в ночи? Мне казалось, что я присутствовал с широко раскрытыми глазами при этой странной, таинственной сцене, и мысль моя невольно перенеслась к «Чуме». Наконец, я пробудился от этого внутреннего созерцания и увидел, что Мария Лагут встала и собирается уходить.
— Сударыня, вы хорошо сделали, что предупредили меня, — сказал я, — благодарю вас. Вы никому не рассказывали об этом случае?
— Никому, сударь, такие вещи говорятся только священнику и доктору.
— Ну, я вижу, что вы молодец.
Мы обменивались этими словами на пороге башни. В эту минуту Спервер со своим другом Себальтом показался в глубине галереи.
— Эй, Фриц, — крикнул он, проходя по куртине, — какие я тебе скажу новости!
— Ну… Еще новое, — проговорил я про себя. — Право, дьявол мешается в наши дела.
Мария Лагут исчезла. Старый браконьер и его товарищ вошли в башню.
VIIIНа лице Спервера выражался сдержанный гнев; лицо Себальта носило выражение горькой иронии. Почтенный ловчий, поразивший меня в день моего приезда в Нидек своим меланхолическим видом, был худ и сух, как щепка; одет он был в охотничью куртку, перетянутую кушаком, на котором висел нож с роговой ручкой; высокие кожаные гетры заходили за колени; рог висел на перевязи. На голове у него была широкая фетровая шляпа с пером цапли. Его профиль, заканчивавшийся рыжей бородкой, напоминал косулю.
— Да, — продолжал Спервер, — хорошие ты узнаешь новости.
Он бросился на стул и с отчаянием схватился за голову. Себальт спокойно снял через голову рог и положил его на стол.
— Ну, Себальт! — крикнул Гедеон. — Говори же.
Потом, взглянув на меня, он прибавил:
— Колдунья бродит вокруг замка.
Эта новость была бы мне совершенно безразлична до сообщения Марии Лагут, но теперь она поразила меня. Между графом Нидеком и старухой были какие-то отношения; я не знал, в чем они состояли; нужно было узнать во что бы то ни стало.
— Одну минутку, господа, одну минутку, — сказал я Сперверу и его другу-ловчему. — Прежде всего я хотел бы знать, откуда является колдунья?
Спервер, пораженный, взглянул на меня.
— Бог знает, откуда, — сказал он.
— Хорошо. В какое время она постоянно появляется перед Нидеком?
— Я уже говорил тебе: ежегодно, за неделю до Рождества.
— И остается?
— От двух до трех недель.
— А раньше ее не видят? Хотя бы случайно? И позже также?
— Не видят.
— Так нужно непременно схватить ее, — воскликнул я, — это неестественно! Нужно узнать, чего она хочет, кто она, откуда приходит.
— Схватить ее! — сказал ловчий со странной улыбкой, — схватить!
И он с грустным видом покачал головой.
— Мой бедный Фриц, — сказал Спервер, — твой совет, без сомнения, хорош, но это легче сказать, чем сделать. Если бы можно было выстрелить в нее — отлично; удалось бы и подойти к ней; но граф противится этому; а взять ее иным способом… попробуй-ка схватить косулю за хвост! Выслушай Себальта; увидишь сам.
Ловчий, сидевший у края стола, положив одну длинную ногу на другую, взглянул на меня и сказал:
— Сегодня утром, спустившись с Альтенбурга, я пошел нижней дорогой в Нидек. По краям снег лежал отвесной стеной. Я шел, ни о чем не думая, как вдруг в глаза мне бросился какой-то след; он был глубок и шел через дорогу; для этого нужно было спуститься по откосу, потом подняться влево. Это не был ни след щетки зайца, который не ступает так глубоко, ни вилка кабана, ни трехлистник волка, а глубокая яма, настоящая дыра. Я останавливаюсь… разрываю снег, чтобы видеть основание следа, и нападаю на след колдуньи…
— Вы вполне уверены в этом?
— Как «вполне уверен»? Я знаю ногу старухи лучше, чем ее лицо. Ведь я, сударь, всегда опускаю глаза к земле, я узнаю людей по их следу… Да тут не ошибся бы и ребенок.
— Какое же особое отличие этой ноги?
— Она мала так, что ее можно спрятать Б руке, хорошо сложена, пятка немного длинна, очертания отчетливы, большой палец очень близко к другим; все пальцы сжаты, как будто в полусапожках. Нога, можно сказать, дивная. Лет двадцать тому назад я влюбился бы в такую ногу. Каждый раз, что я ее вижу, она производит на меня сильное впечатление… Боже мой, возможно ли, что такая хорошенькая нога принадлежит колдунье!
И, сложив руки, он с печальным видом принялся разглядывать каменный пол.
— Ну, дальше, Себальт, — нетерпеливо проговорил Спервер.
— Да, правда… Ну так вот: я узнал след и пошел по нему. Я надеялся застать старуху дома, но увидите, какой путь она заставила меня проделать. Я взлез на откос тропинки на расстоянии двух выстрелов от Нидека; спустился с него, идя все время по следу направо, вдоль долины Рее. Вдруг след перескакивает через ров в лес. Отлично; я все же иду по следу, но, взглянув случайно несколько влево, замечаю другой след, идущий по следу старухи. Я останавливаюсь…
Кто это? Спервер или Каспер Трумпф?.. Или кто-нибудь другой? Я приближаюсь — и представьте себе мое удивление. То не был след кого либо из местных жителей! Я знаю ноги всех в Шварцвальде, начиная от Фрейбурга, до Нидека. Эта нога не походила на наши. Сапог — так как это был сапог — тонкий и изящный, со шпорами, оставлявшими за собой тонкую бороздку — вместо того, чтобы быть круглым в конце, имел квадратную форму; подошва, тонкая и без гвоздей, сгибалась при каждом шаге. Походка, быстрая и решительная, могла принадлежать только человеку от двадцати до двадцати пяти лет. Я сразу заметил отпечатки швов голенища на снегу; никогда я не видел такой хорошей работы.
— Кто бы это мог быть?
Себальт пожал плечами, развел руками и замолчал.
— Кому могло быть нужно идти за старухой? — обратился я к Сперверу.
— Эх, только дьявол мог бы ответить на этот вопрос, — сказал он с отчаянием.
Несколько минут мы сидели, погруженные в раздумье.
— Я снова пошел по следу, — заговорил наконец Себальт. — Он поднялся с другой стороны на отлогости елового леса, потом обогнул Рош-Фандю. Я говорил про себя: «Старая чума, если бы было много дичи твоего сорта, ремесло охотника было бы невыносимым; лучше бы работать, как негру». Мы — оба следа и я — добираемся до вершины Шнееберга.
