Его звали Тодд Феррис. Под тридцать, высокий, костлявый, с тоскливым выражением на лице и рассеянным взглядом, он имел обыкновение говорить тихо, поэтому Фрэнки всегда приходилось наклоняться к нему, чтобы услышать. Длинную клочковатую растительность на подбородке Тодд гордо именовал бородой. Сейчас он был одет в серую толстовку с надписью «Казино Буматун» и джинсы, на голове у него была синяя шерстяная шапка, в ухе поблескивало серебряное колечко, а на шее на цепочке висел крестик.
Тодд не был успешным случаем. Он пришел к Фрэнки пять месяцев назад, мучимый воспоминаниями о том, как его запугивали и изводили в детстве. Психологическая травма усугубилась после того, как он поступил на работу в одну из крупных компаний по разработке игр под начало требовательного и грозного босса. Тодд перестал спать и не мог работать. И начал пить.
Он оказался трудным пациентом, из него ничего нельзя было вытянуть. Все его ответы на вопрос, имело ли плохое обращение с ним сексуальный характер, были расплывчатыми, из чего Фрэнки сделала вывод, что сексуальные домогательства все же присутствовали. Он упорно отказывался делиться какими-то подробностями о своей семье и четко говорить, знал ли кто-то о том, что вытворяет с ним двоюродный брат. Тодд вырос в маленьком городишке в Неваде, и было очевидно, что он все еще предубежден в отношении лечения. Этим отличались многие пациенты. Если ты ходишь к психиатру, значит, ты безумен или слаб. Фрэнки испробовала с Тоддом разные подходы, но оказалось, что он не поддается гипнозу, а принимать препараты, которые могли бы усилить внушаемость, пациент не захотел.
В конечном итоге он поблагодарил ее и ушел. Фрэнки считала, что совсем не помогла ему.
– Тодд, так что происходит?
Он уставился на темные воды Залива. Его лицо дергалось, как будто мозг и рот боролись за то, что говорить.
– Со мной происходит что-то странное.
– Что именно?
– У меня странные воспоминания.
– О двоюродном брате? – уточнила Фрэнки. – О том, что он делал с вами?
– Нет, тут совсем другое. Я вспоминаю вещи, которые никогда не происходили. Хотя, по всей вероятности, могли происходить.
– Не понимаю…
– Ага, я тоже. Ощущение такое, будто проснулся, а в голове обрывки сна и ты никак не можешь собрать их вместе. Я вижу вещи – я помню вещи, – но только фрагментами. Они не связаны между собой. Как будто кто-то вырезал куски из видео. Я поклялся бы, что это сны, но это не так. Ощущение, будто я вспоминаю то, что было на самом деле. Не могу объяснить…
Фрэнки молчала, обдумывая сказанное. Тодд продолжил еще тише, причем настолько, что она с трудом разбирала слова:
– Я тут подумал, а не может ли это быть побочным эффектом от того, что мы делали?
– Вы имеете в виду лечение?
– Угу.
– Нет, Тодд, я уверена, тут что-то другое.
– Вы считаете, что я не могу помнить ложные вещи? Но в Сети говорят, что восстановленные воспоминания неверны. Что люди начинают вспоминать вещи, которые с ними никогда не случались.
– Я действительно считаю, что это не имеет отношение к нашему лечению.
Он кивнул, но от сомнения, судя по лицу, не избавился.
– Ладно, считайте как хотите, но мне все равно страшно. Мне не нравится, что творится у меня в голове.
– И давно это у вас?
Тодд провел рукой по лицу и заморгал. Вид у него был растерянный.
– Первый раз было два месяца назад. Потом прекратилось, и я решил, что все эти странности одномоментны. Но на этой неделе… на этой неделе случилось снова…
– Что конкретно вы вспомнили? – спросила Фрэнки.
– Пытку.
Фрэнки содрогнулась.
– Что?
– Вот что я вспомнил, доктор Штейн. Жуть дикую. Картины в моей голове, они были красочными и жестокими.
Фрэнки лихорадочно соображала.
– Все это происходило именно с вами? Вы страдали от какого-то физического или психического насилия?
– Нет, я все это видел. Наблюдал за этим. Как будто я был свидетелем, понимаете?
– А кого мучили? – спросила Фрэнки.
– Женщину. Вернее, женщин. И происходило это не один раз.
– А что с ними происходило? Кто это делал?
– Сомневаюсь, что могу описать. Все отдельными кусками. Там есть белая комната, женщина на кровати или в шезлонге. Она… даже не знаю, похоже, она чем-то одурманена. Еще она привязана и не может двинуться. И я помню какого-то типа в мерзкой маске. Вот он ее и мучает.
– В маске?
– Ага. Жуткая маска с глазами, как у насекомого. Страшно до ужаса. В том смысле, что все это настолько чудовищно, что не может быть реальным. Но ощущение у меня такое, будто все происходит на самом деле.
– Вы кому-нибудь рассказывали об этом? – спросила Фрэнки.
– Смеетесь? Ни под каким видом. Я же сказал – никаких записей, понятно? Я не хочу, чтобы кто-то думал, что у меня поехала крыша. И вы тоже не сможете никому рассказать об этом, ведь так? Ну врачебная тайна и все такое…
– Верно, – согласилась она.
Тодд облегченно вздохнул.
– Вот и хорошо.
Фрэнки колебалась. Обычно она не задавала своим пациентам вопросы подобного рода. Не станешь же бросать вызов их галлюцинациям…
– Послушайте, Тодд, вы могли бы объяснить мне еще кое-что? Вы сказали, что чувствовали, что все это сон, и при этом были уверены, что все происходит на самом деле. Почему?
Тодд придвинулся к ней. Фрэнки не понравилось, что он вторгся в ее личное пространство. Мужчина огляделся по сторонам, чтобы проверить, не может ли кто-нибудь их подслушать. Вид у него был испуганный.
– Два месяца назад, когда все это случилось, я тоже думал, что это все сон, – сказал он, – но потом понял, что не сон.
– Почему не сон?
– Потому что все женщины, которых я видел, реальны. Я видел их по телику. Помните ту чиксу, что на прошлой неделе прыгнула с моста? Так вот, она была одной из женщин в той белой комнате. Я в том смысле, что не знаю ее, никогда с ней не встречался, не знаю, чем она занимается. Но я точно помню ее.
Глава 14
Фрост дождался, когда проедет канатный трамвай, и пересек Юнион-сквер. На ходу он ел длинный, с фут, хот-дог. Кетчуп, огурчики, без лука. Его любовь к хот-догам выводила брата из себя. Дуэйн был истинным кулинаром и не принимал довода Фроста о том, что на свете нет ничего вкуснее уличных хот-догов.
Ярко светило солнце, припекая ему шею. Истон прошел на площадь, в парк, под пальмы. Здание «Мейсис» находилось справа от него. Люди гуляли по площади, толпились вокруг музыкантов, мимов, жонглеров и акробатов. Иногда сквозь звуки уличной музыки прорывались громкие скандирования и барабанный бой протестующих. Над людским морем маячили самодельные транспаранты. Это же Сан-Франциско. Здесь всегда кто-то против чего-то протестует.
Фрост почти сразу нашел Люси Хаген
