Он снова рассмеялся, теперь уже своим привычным смехом, — скрипучим, ухающим смехом Великого Магистра.
— Не забывай, Дзиттарен: Гермес — мой меч, мой Паладин. Он может повергнуть меня сам — но никому другому не позволит. Мне жаль, но твоя месть не состоится.
Искажённый вытащил клинки из пола, на ходу превращая их в руки, и присел на корточки недалеко от нас:
— Может и так, Первый. Может и так. Но знаешь, что? Даже если я не смогу отомстить тебе лично, это не беда. Скоро Неназываемый дойдёт до Истока, и всем вам конец. Тебе, Второму, и всем остальным.
Он менял форму, перетекая сам в себя, уменьшаясь в размерах, и скоро перед нами снова стоял двойник убитого мной мальчика.
— Тебе же так больше нравится, да, Гермес?
Мне ничего не хотелось ему отвечать. Чудовище из кошмарного сна или жертва кошмарной яви, — что выбрали бы вы?
Мне хотелось… нет, мне ничего не хотелось. Ни воевать, ни жить. Первый сказал, Искажённого кормят негативные эмоции? Что ж, отлично: у меня не осталось эмоций, а значит, ему нечем больше кормиться.
Это чувство было сродни полусну после анестезии. Я помню, здесь, ещё до этих дверей, этого бара, этого убийства, я и правда отлично проявлял себя в этой войне. Выученный воевать, я убивал без колебаний, без эмоций, без сожалений. Они не были моими братьями, не были Духами. Они были похожи на мишени в тире — фанерные, ненастоящие. Взаимозаменяемые. Иногда мне казалось, что их страх, их боль, их страдания — не более чем подделка, имитация. Я видел стольких Падших, я столько раз видел Падение, я знал, насколько это ужасно, невыносимо, отвратительно, когда только что друг и брат, ты в одно мгновение становился ничтожеством — отверженным, неприкасаемым, презренным… Я всё это знал, и мне казалось, что чувства этих людей, которые гибли под моими пулями, под осколками моих гранат, — что все они ничего не значат. И вообще: подумаешь, умер! Великое дело. Переродишься, начнёшь жизнь сначала — и ещё раз, ещё раз, ещё раз, сколько угодно раз! Как аккумулятор: сел — на зарядку, снова сел — снова на зарядку… Зато когда падал Дух, он падал навсегда. Да, конечно, Падшие могли продолжать жить у новых хозяев или в каком-нибудь Мире. Но обычно такая жизнь — наполненная ненавистью, завистью, жаждой мести — в итоге приводила к тому же, чем закончилась жизнь Нирунгина: к уничтожению. К гибели. Хотя для Падшего подобная участь была, наверное, избавлением…
Но то — день вчерашний. Что же до дня сегодняшнего, то в нём нам, похоже, уже ничего не светит. Майор Коростелёв неподвижно сидит у стены, мальчик сидит на скатанном в рулон ковре. Из-под ковра вытекает, застывая на ходу, лужица бурой крови.
— Мы, конечно, можем сидеть здесь до конца, Второй, но на твоём месте я бы попробовал что-нибудь сделать. Ведь иллюзия направлена на тебя, создана специально для тебя, — во всяком случае, этот её сегмент. Так что если ты решил сдаться, то так и скажи, что ли. Я хотя бы буду знать, на что мне рассчитывать.
Первый… Ты всегда был сама невозмутимость, не правда ли? А теперь мы, похоже, поменялись ролями. И тебе твоя новая роль не по душе — но ты ничего не можешь сделать. Даже ты, Старейший Дух Мироздания, ничего не можешь сделать.
Мальчик звонко хохотнул:
— Правда здорово? Может, я и просчитался с масштабом поля иллюзии, но мне всё-таки удалось поставить вас в тупик! Вас — Первого и Второго! Вы бессильны — и это, в принципе, может сойти за отмщение, хоть я и жаждал большего.
— Уничтожить Исток?
— Что? — он сперва удивился, будто я сказал что-то нелепое, но потом понимающе кивнул: — Нет, Гермес. Такого желания у меня не было. Я просто хочу отомстить Первому.
— Но как же…
Я поднял глаза на этого… на это Существо, не веря своим ушам.
— Я хочу отомстить Первому, — повторил Искажённый. — Уничтожение Истока — не моё желание: этого хочет Неназываемый. Понимаешь, Гермес, его воля оказалась слишком сильна. Я не могу ей противиться. Я же не знал, что он захочет уничтожить Исток. Я думал, он решит напасть на Орден, или даже на Пантеон, — для меня, в общем-то, нет никакой разницы. Но оказалось, ему на вас наплевать. Его предшественник решил, что сможет добиться цели, просто уничтожив Духов, и как знать, возможно, у него и получилось бы. Но ему не повезло. Так что на этот раз Неназываемый решил ударить по Истоку, чтобы всё получилось наверняка. Такие, как я, мы для них всего лишь… транспорт. Транспорт и проводники. Так что не держи на меня зла, Гермес. Я тебе не враг. Я вовсе не хотел уничтожать Миры, я всего лишь хотел уничтожить Первого. Уверен, ты меня понимаешь: ты ведь тоже его ненавидишь.
— Я не… кхм! Неважно. А для тебя было бы лучше примкнуть к Изгоям вместо того, чтобы становиться невесть чем…
— Неужели? — мальчишка засмеялся. — Тогда почему ты не примкнул к ним? Почему подался в Мироходцы? Боялся потерять свой статус, да? Свой номер? Я тоже. Правда, потом я пал, и всё это перестало меня волновать… Ну а когда я пошёл на слияние, я уже ничего не боялся. Я просто не мог простить Первому всего того, что он сделал, — как и ты. Ты тоже мог бы слиться с Неназываемым, Гермес.
— А ты мог бы стать человеком, Дзиттарен. Но отчего-то не стал. Отчего?
— Люди слабы. Они ничего не могут сделать. Я ничего не смог бы противопоставить такому, как Первый. Но теперь я могу! Могу! Слышишь, Гермес? Ты не можешь даже выйти отсюда, а я тем временем уже на пути к Истоку. Скоро я дойду до него, и всё будет кончено.
— Ты всего лишь Искажённый, Дзиттарен. Незадачливый мутант.
Его личико сморщилось в глумливой гримаске:
— Это я-то искажённый? Я — мутант? А впрочем, я понимаю, что ты имеешь в виду. Но послушай, Гермес: ведь ты такой же. Ты точно такой же, как я. Двоедушник. Ты — и Дух, и человек. Правда же?
— Может быть. Но я не такой, как ты: ведь там, где у меня человек, у тебя… кто?
Мальчик
