— Он никогда не говорит мне своего имени. Это было бы слишком большой честью. Поэтому для нас, Жрецов Истинной Тени, такие, как он, стали Неназываемыми. Но это не самое главное. Я хочу сказать: велика ли разница? Ты, я? Каждый из нас принял в себя чужого, стал частью чужого. Притом сделал это добровольно. Ведь так? Так. Тогда почему я — искажённый, а ты нет? Ты ничем не лучше меня, Гермес.
— Неправда. Я прожил интересную жизнь — как Дух, как Мироходец, как человек. Мне есть, что вспомнить. Я испытал множество эмоций и чувств, о большинстве из которых Духи даже не догадываются. Это ни с чем не сравнимый опыт. А твой опыт печален, Дзиттарен. Ты прожил скудную жизнь среднего Духа, потом пал в Войне, потом стал безумным фанатиком дикого Культа, а закончил как транспорт для того, чьего имени ты не вправе назвать. Незавидная доля, что и говорить. Мне жаль тебя, Дзиттарен.
Он вдруг спрыгнул с ковра, подскочил ко мне и со всего размаху влепил мне пощёчину:
— Тебе жаль?! Меня?! Тебе?! Да ты что! Я — не искажённый, Гермес! Я — Совершенный! Я сильнее всех вас, я непобедим! Я не могу даже пасть! И после этого тебе меня жаль? Ты смешон, Гермес! Ты обречён на гибель, а потому у тебя ничего не осталось, кроме воспоминаний о своих ах-каких-замечательных-жизнях! Ты жалок, ты и твои… студенты! Честное слово, даже Кошки сражались отважнее! Даже Изгои умирали с улыбкой на губах! А эти… послушно потерялись в самих себе, как я и предполагал! Немногому же ты успел их научить! Кстати! Хочешь посмотреть на них?
«Посмотреть на них?»
— Ты… Они мертвы?
Мальчишка удивился:
— Зачем? Они живы, как и ты. Ты же сам их видел на тренировке, разве нет?
— Их иллюзия — тренировка? — это звучало… странно.
— Не-ет, — проскрипел Коростелёв, — тут всё заковыристей получилось. Когда он прошёл Трещину, поле иллюзии накрыло целый Мир. Но нас это не остановило, и тогда, уже на подходе к Истоку он запустил иллюзию второго уровня. В итоге получился такой себе «слоёный пирог». Эта многослойность дала интересный эффект: первая иллюзия зафиксировала ребят всей компанией в Точке тренировки, а вторая иллюзия, у Истока, накрыла каждого по отдельности. Сечёшь? Они и там, и тут. Ты тоже — но, очевидно, твой ум осознаёт иллюзию послойно, благодаря чему ты периодически прыгаешь с первого уровня на второй, и обратно.
— Ну да, примерно так, — кивнул Искажённый. — Но осталось немного: скоро Неназываемый сольётся с Истоком, и всему придёт конец. В том числе тебе и твоим студентам.
— Да-да, это я уже слышал. Значит, ты можешь мне их показать?
— Запросто. Дверь видишь? — он указал мне на вторую дверь, ту самую, через которую хотели сбежать Амин и…
— Вижу. И что?
— На кого хочешь посмотреть сначала? — поинтересовался Искажённый, и тут же рассмеялся: — Надо же. А я думал, ты захочешь взглянуть на Полуспектрала. Ну хорошо, если хочешь увидеть того белобрысого, то он за дверью. Сразу хочу тебя предупредить: попасть к ним ты не сможешь, только посмотреть. Также и они не смогут ни увидеть тебя, ни услышать. Это будет неплохой иллюстрацией вашего бессилия, Духи. Вашей бесполезности. Вам не помог даже ваш хвалёный Проект! Давай, иди уже, смотри. А то ведь я и передумать могу.
Я подошёл к двери и вдруг увидел это: несколько пуль, застрявших в ней и в стене рядом. Я помнил это, как сейчас: те три, что застряли в стене, прошили мальчишку насквозь.
К горлу подкатила тошнота. Сзади тоненько расхохотался Искажённый и хрипло, глухо — Коростелёв.
Я открыл дверь — и увидел одиночную камеру Зябликовского КПЗ.
…
Валька неподвижно сидел на койке, свесив голову на грудь, но его лицо было спокойным, я бы даже сказал, умиротворённым.
Вот, значит, как оно было, подумал я. Конвой отвёл его в эту камеру; здесь с него сняли наручники и закрыли дверь.
Ему предстояло внушить себе иллюзию смерти.
Я никогда не был специалистом в области иллюзий. Если подумать, я даже не был уверен, что всё пройдёт, как надо. Что он, внушив себе иллюзию собственной смерти, действительно умрёт. Сложно сказать, что двигало мной в тот момент. Так много событий произошло в тот момент: моё пробуждение, возвращение в Штаб, встреча с Первым… Нахлынувшие воспоминания. Должно быть поэтому, вернувшись в Миролюдье, я отправил этого парня на смерть, не задумываясь о том, правильно ли я поступаю. Точнее, не так: сам по себе факт того, что я отправляю его на смерть, был мне… неприятен. Но, возможно, внезапная «деконсервация» несколько поубавила мой гуманистический пыл? Или же… Может, не так уж и много его было, этого пыла? Помнится, в те времена я любил иронично характеризовать себя, как «шестидесятипроцентного филантропа»…
Валька попал в оставшиеся сорок процентов? Или же мне просто было всё равно? Ведь если парень умрёт, я сделаю его Духом, — верно? Установки Проекта, потусторонняя безэмоциональность…
Так странно думать об этом теперь, когда всё почти закончилось. Он сидит на койке; он, наверное, частично потерял память, — а точнее, не осознал, что находится в иллюзии. Для него всё это — взаправду. Он заново переживает ту ночь, вот что он делает.
Если сейчас он внушит себе иллюзию — внутри другой иллюзии, — что с ним случится?
— Ничего особенного, — неожиданно (или ожидаемо?) ответил Коростелёв. — Иллюзия Искажённого замкнута сама на себя. Очнувшись, Валя вновь окажется на старте. И всё повторится, — до тех пор, пока Мир не закончится.
Выходит, мы уже проиграли? И так бесславно?
— А ты только теперь это понял? — мальчик весело улыбался. — Какой ты глупый, Гермес. А ещё Второй.
Да, так и есть. Я глупый. Глупый… Что же мне сделать, чтобы он понял, что это иллюзия? Может, передать мыслеречью?
— Нет, — поморщился майор, — не получится. Вы в разных кусках пирога, помнишь? Хотя ты можешь попробовать, отчего нет. Если он вспомнит о тебе, твоя передача может и дойти.
— А вот и не может! — злобно крикнул Искажённый. — Не может! Я же сказал: вы бессильны. Вы можете только наблюдать за собственной гибелью.
И тут Валя, вздохнув, встал с койки. Развёл руки в стороны, закрыл глаза… Искажённый довольно урчал что-то себе под нос, Коростелёв молчал…
И тогда, в этот самый момент, случилось то, чего я никак не ожидал.
Лампочка над Валиной головой вдруг мигнула, едва не погаснув вовсе. Дверь открылась,
