Первый улыбнулся и похлопал меня по плечу:
— Рад был побыть частью твоей иллюзии, Кастальский. Это было… весело. Ну а теперь всё, тебе пора. Иди. Искажённый почти достиг Истока. Задержите его примерно на одну условную минуту, а затем отходите как можно быстрее. Понял? Ну же, Младший, не кисни. Скоро всё закончится, обещаю…
…
— …А я уж думала, ты вовсе не появишься! — прокричала Габриэль, уворачиваясь от чудовищного удара.
— Ну не всё же тебе тут вкалывать, Ангел-Истребитель! — заорал я в ответ, врезаясь клином «Карателя» в чёрную текучую массу.
Она усмехнулась и, взлетев, обрушила на Искажённого град ударов. Огненное лезвие «Светоча» рассекало плоть Неназываемого, оставляя на ней огромные шрамы, которые, однако, тотчас же затягивались.
«Воины Радуги! Говорит Гермес! Через сорок условных секунд мы должны быть как можно дальше отсюда! Будет взрыв! Отходим в сторону Шестого Тренировочного! Как поняли, бойцы?», передал я, и с каким-то странным, полузабытым чувством слушал в своей голове перебивающие друг друга голоса моих ребят.
«Взрыв?», переспросила Габриэль.
«Да. Первый решил сделать всё сам, как твой отец».
«Гермес, постой!», запротестовала она, но я уже не слушал. Я смотрел туда, где у самой границы с Истоком стремительно росла огромная энергосфера ослепительно-белого цвета.
Всё было совсем как тогда, во Вторую Войну, когда маленькое Солнце вдруг выросло на поле боя, озарив наш Беззвёздный Мир слепящим светом.
Искажённый позабыл про нас. Он рванул к этому источнику дармовой Энергии и попытался его поглотить, но у него ничего не вышло. Тогда он обхватил его щупальцами, словно хотел обнять друга, с которым не виделся уже несколько миллионов лет, а потом и вовсе слился с Чистоэнергетическим Шаром, который к тому времени сиял ярче Истока.
И был взрыв, беззвучный взрыв, который не повредил почти никому, кроме этих двоих: Старейшему Духу, который без колебаний пожертвовал собой ради нашего будущего, и когда-то Падшему Духу, который так ненавидел Первого. Всё произошло за считанные мгновения: вот Шар сжался до размеров теннисного мяча, вот взорвался, и взрывная волна неимоверной силы разошлась во все стороны, как круги от ещё одного камня, брошенного в воду.
Нас смело, отбросило к Шестому Тренировочному, но, кажется, никто не пострадал. И один за другим поднимаясь на ноги, мы смотрели в небо, где воронка инвертированной Энергии понемногу начинала чернеть, вновь превращаясь в спящее пустотное вещество нашего приёмного Мира…
— Гермес…
— А?
Я всё ещё не мог до конца осознать произошедшее. Я стоял у самого выхода из Шестого Тренировочного и смотрел туда, где только что стал ничем Дух, которого я знал всю свою жизнь. Дух, которого я любил и ненавидел, уважал и презирал — но никогда не относился равнодушно. Дух, который, пожалуй, и был моей настоящей семьёй…
— Гермес!
Габриэль отвесила мне ощутимый подзатыльник:
— Очнись ты уже!
— Да в чём дело-то? — спросил я, поправляя съехавший на глаза шлем.
— Первый ошибся.
Лицо у неё было… Не знаю, как сказать. Но что-то явно пошло не так.
— Смотри внимательно, Гермес.
И я увидел.
Он поднимался, словно феникс, восстающий из пепла. Он, казалось, стал поменьше; вообще, похоже взрыв не прошёл для него даром. Но он всё ещё жил, всё ещё существовал.
— Первый ошибся, — повторила Габриэль. — Он решил, что Прародитель уничтожил первого Искажённого с помощью Энергосферы, но это не так. Вспомни, Гермес: Ангелы не были созданы для войны. Мы не умели воевать. Мы были Существами, рождёнными, как и Духи, в сиянии Истока, но те, кто дал нам жизнь, щедро одарили нас самым ценным из того, что имели. Я говорю о Любви, Гермес. Золотой Шар не был Энергосферой, он был Сердцем Прародителя, Сердцем, в которое он вложил всего себя. Больше всего в своей недолгой жизни он хотел защитить Духов от Искажённого, но, не будучи Воином, он использовал единственное «оружие», которым он обладал… А Первый ошибся.
Любовь? Да, Первый, с этой Субстанцией у тебя всегда было не очень. Но какая злая ирония! Продумать всё, пожертвовать собой, чтобы в результате погибнуть напрасно!
Искажённый тяжело поднялся на ноги. Ему всё-таки здорово досталось, но я даже отсюда видел, как понемногу затягиваются ужасные рваные раны, как текучая чернота заполняет выжженные Энергосферой дыры. Не обращая на нас никакого внимания, он медленно, едва переставляя ноги, двинулся к Истоку.
— И что, значит, вот как всё закончится? — спросил Сонни. — И Первый погиб зазря? А, Герман Сергеевич?
Ну почему, подумал я тоскливо, почему ты не задашь этот вопрос кому-нибудь другому? Кому-нибудь… А кому? Ведь нет никого. Теперь ты, Герман Сергеич, у нас Великий Магистр, ты у нас теперь крайний, рыжий, и всё остальное. Первому-то что, Первый отмучился. А на тебе ещё Проект остался, не забудь.
Как всегда неожиданно в голову пришла довольно странная мысль.
— Любовь, да? Так, бойцы, слушай мою команду! Все на перехват Врага! Удерживайте его столько, сколько сможете! А я попробую проверить одну свою гипотезу. Если я прав, значит, у нас всё ещё есть шанс. Если не прав… Ну, тогда… тогда не прав, в общем. Тогда не поминайте лохом, как говорится…
Эх, Первый, видел бы ты их сейчас…
Я прокашлялся и гаркнул:
— Ну? Чего встали с кислыми рожами?! А ну в бой, живо!
И Воины Радуги послушно ринулись в погоню за уползающим Врагом. А я вздохнул, ещё раз оглядел такой привычный Мир и закрыл глаза.
А когда открыл, декорации вновь сменились.
…
— Вернулся?
Здесь, кажется, всё было по-прежнему. Снова стреляными гильзами о пол в ушах звенела тишина только что отгремевшего сражения, снова майор Коростелёв сидел на полу, устало облокотясь о стену, а прямо передо мной, в пропитанной кровью белой рубашонке, прошитой пулями в трёх местах, с запекшейся кровью на животе и коленках, на свёрнутом в рулон ковре снова сидел мальчишка-Искажённый.
— Первый, а ты… ты до сих пор здесь? Я думал, ты ушёл…
— Да, — майор кивнул. — В некотором смысле так оно и есть. В некотором смысле меня здесь и не было никогда… Ты-то зачем вернулся?
— Да так, гипотезу одну хочу проверить…
Я не мог на него
