— Вот оно что… Всё ясно…
Моя кипящая ярость моя вмиг сменилась холодной текучей ненавистью. Вспомнились былые обиды. Вспомнились Катя и Игорёк.
— Иди отсюда… Реконструктор. И впредь постарайся пореже попадаться мне на глаза, во всяком случае до начала тренировок.
Он тотчас же пропал.
Проклятье, подумал я. И кто ты после этого, Первый? Хотя нет — ты-то как раз остался верен себе. Ты ничуть не изменился с Первой Войны. Все мы менялись, все — кому удавалось выжить. Но ты — нет. Только не ты. Ты остался таким же, каким был тогда, в начале, когда заварилась вся эта каша.
Когда ты её заварил.
Я вздохнул.
«Эй, там, за бортом! Вылезай уже, простудишься».
Я ждал его таким же, каким выпал тогда Валя — аморфным эллипсоидом. Но неожиданно я увидел вполне человекоподобную фигуру, состоящую из переливающейся радужной материи.
— Неплохо, парень, неплохо. Ты сумел освоить форму. Хорошо. Ты талантлив, Деметр, возможно, даже талантливее Валькинштейна. Ладно, теперь попробуй принять полноценный человеческий облик. Просто представь. Это не должно составить тебе труда, ты же художник.
Он и правда быстро это освоил. Он воссоздал все детали своей одежды, даже самые мелкие, вроде старых шнурков в тяжёлых ботинках.
— Молодцом, — похвалил я способного ученика. — А теперь иди. Вон туда: видишь — дверь от «Бригантины» висит? Зайдёшь туда, встретишь ребят. Там ещё моя… подруга. Она Ангел, её зовут Габриэль. Она теперь тоже в команде. Скажи Аньке, пусть везёт вас к Мо. А я буду попозже, мне тут кое с кем потолковать надо.
— Хорошо, я всё понял.
— А ты ничему не удивляешься, да? — изумительный он парень, этот Дмитрий Арефьев.
— Неправда, — возразил он. — Ещё как удивляюсь. Хотя после того, что я увидел здесь, думаю, я буду удивляться гораздо реже.
— Ну да, Исток… Ладно, иди, художник. Да, чуть не забыл: пока будете ехать, попроси Валю поучить тебя основам. Думаю, он с удовольствием тебе поможет. Заодно вспомнит, как сам учился… Подумать только! — я невольно улыбнулся. — Такое чувство, что с тех пор прошло не пять дней, а клятая вечность! Ну всё, ступай.
Димка кивнул и направился туда, где одиноко висела в пространстве дверь «Бригантины». Подойдя к ней, он вдруг обернулся и крикнул:
— А она не исчезнет?
— Нет, ведь это я её открыл. Пока не зайду обратно, не исчезнет.
— А-а, понятно!
Он махнул мне рукой и, открыв дверь, шагнул в проём.
Дверь закрылась.
— Вот и хорошо, — сказал я вслух. — А теперь пойдём-ка потолкуем с Великим Магистром.
…
В белом пространстве Первого всё было таким же белым и пространным, как и в прошлый раз. Я поймал себя на том, что меня чертовски раздражает эта однообразность.
— Да брось, Гермес, — скучливо отозвался Первый. — И потом, эта однообразность здорово помогает, когда думаешь сразу обо всём, что только было, есть и будет в Истоке и за его пределами.
— Не уходи от темы. Ты знаешь, зачем я здесь.
Он сипло рассмеялся и кивнул:
— Само собой. Ты пришёл почитать мне мораль. Знал бы ты… Тебя вот раздражает здешняя однообразность, а меня, ты знаешь, ужасно раздражает вот эта твоя черта. Этот твой якобы праведный гнев. А главное, чья б корова мычала. Думаешь, ты лучше меня, Гермес? Серьёзно?
Он выдавил из себя ещё пару дохлых смешков:
— Ты нелеп, Второй. У тебя, нет — у всех нас осталось только два миролюдских дня жизни. Два дня — а ты думаешь о моих уловках. Припоминаешь старые обиды. Знаешь, у людей есть отличная поговорка на эту тему: «кто старое помянет — тому глаз вон». А? Каково?
— Если бы это был ты, лично… Если бы ты — или Эбб — сказал бы тогда об этих семидесяти процентах, я бы…
— Что «я бы»? Что «я бы»? Смирился и не возбухал? Ой, да перестань! Выделывается тут передо мной… Вот поэтому, мой дорогой Гермес, ты не лучше, чем я. Ни капельки. Я всего лишь попросил мальчишку переставить цифры, — потому что знал, что Арефьев не выдержит Реконструкции. Видишь ли, процент радужного вещества в Духах слишком высок. Повышение концентрации Радуги в организме человека почти наверняка станет для него фатальным. Вероятность удачного исхода равна примерно 18%. Что, в принципе, не так уж и мало, но… Диме не повезло. Увы. Да и потом, он ведь всё равно стал Духом, не так ли? И теперь он сможет стать полноценным Воином Радуги. Всё идёт по плану, Второй. Всё, кроме одного — твоих идиотских рефлексий. Вот как раз они тут никому не нужны. Ты обвиняешь меня во лжи, в том, что я приказал Рихарду солгать — но вспомни себя, Второй. Вспомни себя — и Зараата, например. Разве не ты просил его поработать над Сонни, чтобы потом не составлять отчётов, хотя знал, что Зар — Бродяга, и может умереть? Ты. Ты, Второй. И не надо выдумывать, будто ты забыл про его смертность! Я всё равно в это не поверю.
— Думаешь, мне нужна была смерть Зара? — прошипел я. — Думаешь, мне это было нужно? Да я просто хотел обойти твой идиотский Кодекс! Ты же везде понарасставил силков и капканов — а мне пробирайся через них, как хочешь! Продирайся через эти запреты! Зато тебе всё можно!
— Ну не говори глу-упости, — вяло протянул Первый. — Мне не всё можно. Невинная подтасовка фактов — это такая мелочь… Особенно если речь идёт о судьбе Миров.
— Да уж, это ты удобно прикрылся, ничего не скажешь! Как бы я хотел…
— Чего? — перебил меня Первый. — Чего бы ты хотел, Второй? Чтобы я поплатился за свои прегрешения, да? А вот представь себе такую штуку: произошло нечто… непредвиденное. И я-таки поплатился. Ну вообрази, у тебя же богатое воображение. Что ты тогда будешь делать? А? Ты будешь счастлив? Или, может, твои жена и сын воскреснут? А?! Н-да, всё-таки мозгов тебе явно перепало меньше, чем мускулов. Жаль, жаль… Вот, кстати, за что я не люблю людей — они лицемерны. Понимаешь, я могу сделать нечто — в твоих терминах — недостойное и подлое. Могу — но я никогда не откажусь от ответственности. Никогда не скажу: ой, это вышло случайно! Я не хотел! Нет, Второй, я хотел. Я именно что хотел. Всё это — часть моего плана, и смерть Арефьева — тоже. А заодно — отличная тренировка для Рихарда. Видишь ли, я хотел, чтоб хотя бы в нём
