— Расскажи мне, с чего всё началось.
— А… да. Три года назад я перенесла клиническую смерть. Мама мне потом говорила, что врачи боялись: думали, не спасут. Но… А я там, вы знаете, видела — ну, всё это. Коридор. А в конце — такой яркий свет. Разноцветный, словно радуга, и яркий-яркий. Я помню, как туда шла. Там темно везде, но я помню, что за мной должен был кто-то прийти… Наверное, не успели, — она как-то нервно усмехнулась. — Врачи меня оттуда вытащили. Говорили, я шесть минут мертва была. Вот…
— Шесть минут, и никто забирать не пришёл? — удивился я. Необычно. Ловчие-то уже после первых полутора-двух минут приходят. Впрочем, если Смерть официально её не забирала, то могли и не прийти…
— А это странно, да? — спросила она, но тут же перебила: — А вообще, что-то пришло. Или как это правильно сказать? Не знаю. Но оно не просто пришло, оно осталось. Во мне. И с тех пор живёт там.
— Оно?
— Да. Я не знаю, что оно такое. Или кто. Но оно похоже на… кусок черноты. Или что-то похожее. Я не знаю, я в Интернете искала, но ничего такого не нашла… Я только одно знаю точно: это оно меня превращает. Это я из-за него такой становлюсь… Ну, оборотнем.
— И ты решила, что это проклятие? — так, тут пока всё более-менее понятно. К ней присосался голем. То есть не голем даже, а так, пустотный планктон. Частица, как говорил Ониир, квазиразумного Мира. Не «кусок черноты», а «кусок пустоты»… А впрочем, невелика разница. С другой стороны, случай Рады — это прецедент. Вот бы когда поднять статистику по подобным случаям! Потому что слышать-то я про такие случаи слышал, но лично никогда не сталкивался. Так, на уровне слухов что-то доходило…
— Да, — ответила Рада очень серьёзно. — Это всё отчим. Он меня ненавидит, хочет, чтобы я умерла. Я читала, что такие люди и сглазить могут, и до серьёзных болезней довести. А то и чего похуже. Вот у меня тогда перитонит и случился, — после появления отчима полгода прошло, и он меня уже успел возненавидеть.
— Да за что же он тебя возненавидел-то? — удивился я. В конце концов, я и сам когда-то был отчимом. Пасынок у меня был славный, вообще говоря. Рафаэль Артурович, Рафик. Смешной мальчишка, весёлый, на Сонни чем-то похож. У нас с ним полное взаимопонимание было и вообще мужская дружба. Я, если подумать, к его матери, Эвелине, хуже относился, чем к нему.
— Я его слушаться не желала. Сказала ему сразу же: ты мне не отец. Я папу всегда любила, а этот урод… А мама мне говорила: типа, Радочка, Давид теперь твой новый папа. Ага, как же!.. Вот он меня и возненавидел… и проклял.
— Что — из-за непослушания проклял?
Рада вдруг резко остановилась и посмотрела мне в глаза. Лицо у неё стало злое:
— Не верите, да? Так я и думала… — начала было она, но запнулась. — А-а, какая разница. Если вы мне помочь не можете, тогда всё зря.
— Вовсе нет, — спокойно возразил я. — Я тебе верю. Просто пытаюсь понять. Видишь ли, Рада, в Мирах всё взаимосвязано, причём эти связи очень сильны. Так что либо ты о чём-то умолчала, либо что-то недопоняла, либо отчим твой тут не при чём.
Я знал таких детей. В бытность свою штатным психологом Зябликовского ОВД я их повидал немало. Эти истории об отчимах, мачехах, сводных братьях и сёстрах. От девочек чаще об отчимах, конечно.
Рада молчала, уставившись в землю.
— Рада, знаешь… Я раньше психологом работал. Если есть, что рассказать, расскажи.
— Не хочу.
— Значит, есть. А отчего не расскажешь?
— Неважно.
— Я слышал, ты занимаешься дзюдо? — спросил я. Рада подняла голову, глаза её сверкнули:
— Занимаюсь. Так что постоять за себя могу.
— Хорошо, — я кивнул. — И три года назад могла?
— Вполне. Меня папа в пять лет отдал в секцию. Сказал, что так я всегда смогу себя защитить.
— Понятно. Значит так… Может, пойдём потихоньку? — девочка кивнула, и мы пошли. Я продолжил: — Значит так. Мама сказала тебе, что этот Давид теперь твой новый папа. Для тебя это было… хуже всего на свете. И ты его возненавидела, этого Давида. Он пытался тебя воспитывать, а ты не слушалась, ведь он для тебя никто. Тогда он решил тебя наказать… Может, ремнём? Или просто ударить… Но он, вероятно, забыл о том, что ты — дзюдоистка. Или недооценил. А в итоге не он тебя наказал, а ты его. Тогда он… думаю, ещё пару раз пытался, но у него, скорее всего, ничего не вышло. Он кто — армянин? Грузин? Явно южанин ведь, да? А тут его побила четырнадцатилетняя непослушная девчонка, и он ничего не мог сделать. До большей подлости ему или страху не хватило опуститься, инстинкта самосохранения… Ну или всё-таки не настолько он плох. Всё-таки насилие в семье — явление, увы, распространённое, но и наказания за подобные действия, особенно в отношении детей, Уголовным Кодексом предусмотрены весьма суровые… И на зоне к таким людям отношение крайне негативное, скажем так. Вот… В общем, в итоге пострадала не только твоя психика, но и его самолюбие, что и стало поводом для ненависти. Так всё было, да, Рада?
Я оглянулся — она остановилась и теперь смотрела на меня недоверчиво:
— Вы так говорите, как будто сами там были. Да, Давид и правда армянин. Наказать хотел ремнём, но я его побила, а ремень в окошко выкинула. Мама в шоке была. А он, наверное, и правда возненавидел меня именно за то, что я его при ней побила. Ну, он же мужчина, типа, — Рада усмехнулась. — Так ему и надо. Кстати, про моё дзюдо он не забывал, — просто подумал, что это всё ерунда, что я с ним не справлюсь. Так что да, недооценил. И напрасно. А я ведь его даже несильно побила, так, слегка. Просто дала понять, что не ему меня воспитывать, тем более ремнём. Вот папа никогда на меня руку не поднимал, всегда разговаривал, если я шкодила, объяснял мне, в чём я неправа. А этот…
— Понятно, Рада. Признаться, я много различных случаев видел, но подобного твоему — ни разу. Обычно дети от родителей страдали, а не родители от детей. Впрочем, твоей вины тут
