встре4ное времR
день как вода, мечтающая вспять:
ведь, как ни брейся, встанешь вновь небритый,
голодный и живой. ведь будет возвращать
все дальше вглубь. увидишь, что в забытом
и в том, что вот-вот грянет - ни тепла,
и ни уверенности нет. недолгий спутник,
как всполох плоть, и пятится дотла:
нас не было - и нас опять не будет.
2007
2007 часть2
внутри облака
в колком воздухе, рыбьей мякине, не держится речь,
залит свет, тишина застревает в ушах словно сера.
птицы спят внутри облака, что не успело сгореть,
и уходит все дальше от солнца, туда, где ни звери,
ни разумные мухи, ни бедные мы не живут.
материк синих туч, волноломы из сахарной ваты,
в расцветающем пенье, на воздухе, скрученном в жгут,
вместе с перьями ветра и острой водой угловатой.
2007
ни глотка темноты
Хорошо бояться какой-нибудь ерунды:
чисел, трещин в асфальте, теней в чулане.
Выливая испуг, ощущаешь, что вкус воды
изменяется, числа бормочут странное,
синий свет бьет из трещин в земле, а тень
говорит, что тает облако земляное,
что вокруг только небо, горящее набекрень -
погоди, увидишь вот-вот, какое.
Пещера на патмосе, дом на горе пэкту,
шалаш в разливе, дерево в урувилва.
Снять что ли дачу с окнами в пустоту -
морскую, ветреную, дождливую...
2007
прозерпина
в облаках как горящая вата
птахи ужоса в семь этажов
вон летит чикатила крылатый
перелистывать думки ножом
вон летит наша доля дурная
впопыхи из обугленных гнезд
в душеядную высь забираясь
выплывая в сквозной купорос
перепонки воздушные тромбы
ночь гремит проводницким ключом
прозерпиной сквозь вечную копоть
проливая свинцовый зрачок
2007
каланча
поднимаясь по лестнице, глядя на дни без чудес,
на пустые следы, на инверсные полосы в высях,
где бредет монголоидный ангел, по пояс в воде
полной радужных рыб и медуз с обжигающей слизью,
и по стонущей, ржавой спирали, к сигнальным огням,
постоять - тусклым воздухом, темной водой одичалой
полной лиц или снов за бензиновой радугой дня,
в чешуе от сваровски на синей руке семипалой.
зло напрасней добра - угадай проигравшего, брат.
пыль горит, рыбы чавкают, чешется зверь полевая.
в обезлюдевший воздух сбежишь от рассудка с утра -
а к закату врачи сверлят лоб и испуг выливают.
на, сшивай из лохмотьев эпоху, гляди из земли
на лоскутное время, в тоску и хрустальное лего,
разноцветных людишек и ржавую башню вдали,
где небесные хляби с разбегу.
2007
анастасий
Анастасий, мозг умер, куда ты теперь. Хоть куда.
Ничего не понять - согласись, что знакомое чувство.
Даже боль - ненадежные деньги - течет как вода,
дешевеет и тратится, скушно. Куда бы проснуться -
здесь уже обварились, порезались, стукнулись всем.
Ты вот мозг потерял, Анастасий. А я и не помню -
я щасливетс какой-то, практически хлеб-самосей
на дурацкой Земле, словно мебиус, односторонней.
2007
водяное колесо
проснись в глухом пути, в звучащей точке меж
двух вянущих уже , еще не расцветавших
домов зари - смотреть на радуги из змей,
свет желтый, водяной из туч многоэтажных.
мы словно грязный снег. нас проще сделать вновь,
чем вызволять из четырех стихий обратно
дурные формы, речь, ушедшую давно
сквозь камень и огонь, и воздух кровожадный
в подземные моря, где тьма да песни рыб,
где зреют облака, чтобы стоять над бледной,
исчерканной землей - с домами из коры,
босыми тропами и временем бесследным.
2007
ладья
Что за корабль поплывет сквозь тяжелый, бурлящий воздух,
пыль, загорающуюся в горле, слюдяной, слоящийся звук
семиречья парадных с эхо, где по коже сухой, вискозной
рассыпаться прикосновеньями, где нам квакать, терять листву -
чья-то память, явно слабеющая, держит нас на ладони,
ужасненько будет потом без имени, без морды, хотя покой -
там, в ладье ночной стороны и шепни мне про бога, сонному:
как зовут его, кто такой.
2007
грызуны
Я думаю про то, что полагаю
способным быть. Точнее, слышу то,
что в силах повторить, а речь другая -
бездомный пар, дыхание ничто:
то влажный след на камне, то наводки
и шорохи, разбитый пузырек
в глаз радугой, завернута селедка
в жеминь жибао. Слышишь, вон царёк
печальных грызунов сказал воюем,
здесь дел на день, не станет ни машин
и ни людовищ. Бох в паучьем тюле -
упала дверь, мы спрятались, ищи.
2007
последний
просыпаясь в запертой комнате не знаешь о чем грустить
за стеной то ли алое облако то ли кротовые выселки
то ли рыбы светятся в камне то ли волки поют впусти
вокруг домика в темном лесу где еще ни искры не высекли
просыпаясь в редеющей тьме уже чувствуя как миры
сливаются исчезают вовсе и пальцем по краю стеклянному
все ведет малахольное эхо открываешь глаза и прыг
в этот последний оставшийся где глупо пенять на странное
2007
передержка
передержана карточка. видишь, какие мы есть.
много тени, а свет нестерпим и болезненно ярок,
и пространство за нами отсутствует, видимо, "здесь" -
это все что осталось на пару
нам с тобою от времени. славно, откуда ни зырь,
видишь, в радужной оптике блеклые мы в разноцветном
и распахнутом фоне, сощурившись, смотрим вблизи
в золотое и черное лето.
2007
тайное слово
Чем пристальней взгляд, тем несокрушимей явь,
тем беззвучней и ярче, и, вынутая из кюветы,
вечно длится минута, застывшая, как змея
в переливчатой коже, с глазами из самоцветов.
Не моргни, а иначе пойдешь подметать поля
нестерпимой земли волосами, отросшими за ночь,
с потускневшей сетчаткой и осенью в журавлях,
уходящих за собственными голосами,
в насекомом шуршанье и звоне кириллицы, в аккурат
залепляющей пасть, как голему папирус с тайным
и дымящимся словом, написанным наугад
несокрушимым утром первоначальным.
2007
письмо
Сны на тонких, дрожащих лапах. В узких розовых пастях эхо.
Изнутри небеса из собственной плоти, солнце жажды, тьма просто так,
ненаселенная. Здесь никого не встретить, а выглядящее человеком -
только камень, поющий на дне океана, пытающегося листать
крошащиеся берега, рассыпающиеся от взгляда страницы
с тонконогими буковками, усердно несущими звук во рту
в штормовой зрачок темно-синий, которому просто снится
эта земля - золотая, текущая и впадающая в немоту.
2007
тысячекратное лето
как же мы остановимся. глянь: воздух, стиснутый в кулаке
течет голосами, воем, тысячекратным летом,
снегом, мускусным эхом, нежной водою рек
несуществующих или будущих. знаешь, однажды спетое
продолжает дрожать во всех четырех мирах:
в огненном сила, в каменном сердце, а в водяном
или воздушном: слова, дыхание, темный страх
глубины, высоты - и беспамятства, в основном.
вот уж фиг - а попрешь против кармы, так быть тебе
закольцованным нахрен, гоняющим всхлип по кругу.
вон орфей оглянулся, а получилось - в лицо судьбе
плыть со свернутой шеей в реке ледяного звука.
2007
отпуск по обмену
Космонавту кажется мало просто сойти с ума,
разгерметизироваться, сгореть, замерзнуть -
есть же, блин, во вселенной разумная смерть - сама
подойдет и скажет голосом жарким, розовым:
Не сиделось, братик, тебе
