– Клянусь честью, капитан, что-то я никак вас не пойму, – возразил Онцилла.
– Да уж, вас, верно, удивляет, что я говорю это после того, как выложил все начистоту, однако ж на самом деле так оно и есть. Еще два слова – и вы перестанете удивляться. По законам нашего союза любой Береговой брат, замысливший предательство в отместку собрату, будь его месть хоть сто крат оправданной, должен быть судим главным советом и приговорен к голодной смерти на Тибюроновой скале, после того как ему отсекут топором обе руки и ноги. А посему, сколь бы велика ни была моя ненависть к Дрейфу, она не стоит риска подвергнуться такой казни ради ее удовлетворения. Да и потом, скажу прямо, даже если б над моей головой и не висела такая угроза, я все едино не стал бы прибегать к тем способам, которые вы предлагаете. По мне так предательство – оружие трусов, и я никогда не пущу его в ход. Выходит, для меня это средство не лучше других, и, стало быть, вам стоит от него отказаться, коли вы все еще рассчитываете на мою помощь в вашей затее с местью против этого человека.
– Известное дело, рассчитываем!
– Но ведь должен же быть хоть какой-нибудь способ! – воскликнул Кеклик, с яростью хлопнув себя рукой по лбу.
– Конечно есть, – с улыбкой продолжал Босуэлл.
– Какой же? – в один голос вскричали двое друзей, наклоняясь ближе к нему.
Они почувствовали, как к ним снова возвращается надежда.
– Одна поговорка, над которой я советую вам призадуматься, гласит: «Месть подают холодной». Надеюсь, вы меня понимаете, достоуважаемые? – продолжал буканьер свойственным ему насмешливым тоном. – Представьте себе такое: Береговые братья что ни день затевают экспедиции, более или менее значительные и более или менее отдаленные. Так вот, говорю я, представьте себе, что Дрейф с той или иной целью завтра, через пару недель или через месяц, а может, и больше снарядится в поход против кого угодно… вы следите за ходом моей мысли?
– Мы внимаем каждому вашему слову, капитан.
– Замечательно. И представьте себе опять же, что этот кто угодно, против которого снаряжается эта экспедиция, – человек или, если угодно, страна, к которым я отношусь с участием. Ведь такое возможно, верно?
– Не только возможно, но и вполне вероятно, – улыбаясь, согласился Кеклик. – У вас столько друзей, капитан.
– В самом деле, немало. Так вот, этот самый человек или страна, напуганные направленным на нее мощным оружием, видя, что над ними висит такая напасть, грозящая самое их существованию, вспоминает о моей дружбе – словом, об участии, которое я к ним проявляю.
– Понятно, вы не хотите бросить в беде тех, к кому питаете живейшее участие. Со своей стороны, вы тоже вооружаетесь и, не теряя ни минуты, мчитесь на подмогу вашему человеку или стране.
– Вот именно! – кивнул буканьер, наполняя свой стакан. – Теперь понимаете? – прибавил он, выпив.
– Отлично понимаем, капитан, хотя то, о чем вы говорили перед этим – о вашем союзе, как будто плохо вяжется с вашими намерениями.
– Простите, но тут вы глубоко ошибаетесь. С моей стороны это уже поступок не флибустьера, а человека, движимого чувством. Мы оказались в разных лагерях, притом против своей воли. В этом случае союз признает за Дрейфом право сражаться против моих друзей точно так же, как за мной – право их защищать. По завершении экспедиции мы с Дрейфом тем более не останемся лучшими друзьями на свете, но при этом каждый из нас, получается, выполнил свой долг, только и всего.
– Стало быть, такой поворот предусматривается вашим уставом?
– Такое не только предусматривается, но уже не раз случалось.
– Это разрешает все сомнения. Значит…
– Значит, достоуважаемый Онцилла и досточтимый Кеклик, надобно ждать.
– Долго?
– Не думаю. Сдается мне, Дрейф начнет готовиться к походу уже скоро.
– Против ваших друзей?
– Ну да. У меня же их не счесть.
– И что тогда?
– Тогда я встану на их защиту, будьте покойны. А до той поры надобно быть начеку. Для вас же важнее всего не навлечь на себя подозрения. Держитесь в стороне: поверьте, с вас не спускают глаз.
– О!
– Да, я вас предупредил.
– Спасибо, мы воспользуемся вашим советом – нас не увидит ни одна душа.
– Как это?
– Мы уйдем в море.
– Так у вас что, действительно есть корабль?
– Ну да, капитан. И вы знаете его, как никто другой.
– Я?
– Разве вы не заметили двадцатипушечный бриг, что стоит на якоре по правому борту от вас?
– Прекрасный корабль, узкий, вытянутый, с низким бортом, сильно наклоненными назад мачтами, черным корпусом, красной батареей и красными же парусами. God bless me[45], еще бы, конечно знаю! Неизменно им восхищаюсь. Должно быть, он резвый, как скакун!
– Его построили для торговых перевозок. В крутой бейдевинд выжимает двенадцать узлов, а на двух лишь румбах в бакштаг – и все четырнадцать, а то и больше.
– Гм! А как держится на воде?
– Как дорада.
– Мне бы такой!
– Все в ваших руках, капитан.
– Как? Что вы сказали?
– Я говорю, вы можете стать хозяином этого прекрасного корабля, стоит вам только захотеть.
– Серьезно?
– Я никогда не шучу, если речь идет о делах серьезных. Этот корабль мой.
– О-о! И вы отдаете его мне?
– Ежели сговоримся, капитан, он ваш: услуга за услугу.
– И что нужно?..
– Отдать мне Дрейфа! Обмен равноценный.
– Мудреное дело.
– На меньшее я не согласен.
– А двести тысяч?
– Тогда же.
– By God! Осторожничаете, достоуважаемый?
– Ничуть, просто торгуюсь, как всякий коммерсант. Сами знаете, на Большой земле ничего не дают в кредит. Только за наличные.
– Увы!
– Что вы сказали?
– Ничего.
– Простите, но я, кажется, что-то слышал.
– Верно.
– И что это значит?
– Я согласен.
– Даете слово?
– Клянусь! Вот вам моя рука.
– А вот моя.
– И моя, – прибавил Кеклик.
– Так что будем делать?
– Ждать… и лавировать в виду прохода. Ровно в десять на оконечности мыса загорится огонь – это будет вам точным сигналом, когда я выйду с рейда и нагоню вас в море. А
