– Я знаю это имя – его носит, как мне говорили, человек во всех отношениях благородный. Он испанец, воспитывался при французском дворе и даже женился на француженке с благословения королевы-матери и кардинала Мазарини.
– Совершенно верно. Значит, сам ты не видел этого благородного человека?
– Еще раз говорю – нет.
– Зато я знаю герцога де Ла Торре и видел его не раз. И даже косвенным образом общался с ним; виделся я и с его женой, и с дочерью.
– Говорят, они очаровательные, хотя сам я их тоже никогда не видел.
Яркая вспышка мелькнула во взгляде раненого, а вернее, Онциллы, если называть его по прозвищу, но он сдержался и холодно продолжал:
– Так узнай же наконец мою тайну, Людовик. Ненависть моя обращена против герцога де Ла Торре, герцогини и его дочери.
– Выходит, ты объявился на Санто-Доминго не по мою душу?
– Скажи я так, это было бы ложью. Просто здесь мне выпала удача убить двух зайцев – отомстить герцогу де Ла Торре, а заодно и тебе.
– Значит, ты ненавидишь еще и этого благородного человека?
– Да, – глухо проговорил он, – и, может, даже больше, чем тебя. А чтобы ты убедился наверняка, скажу, что я с легкостью пожертвовал бы местью тебе, будь у меня в руках герцог де Ла Торре со своим семейством.
– О-о, и что же это значит?
– Тебе-то что за дело? Это не твоя печаль. И у тебя нет права пытать меня на этот счет.
– Верно, я и не стану. К тому же меня ничего не связывает ни с герцогом де Ла Торре, ни с его родней.
– Сегодня только случай привел тебя в то место, где я устроил засаду. Если б не ты, я без труда захватил бы эту семейку или, по крайней мере, герцогиню с дочерью. Только одно это уже доказывает, что в моих планах тебе было отведено второе место и что ради главной цели я легко поступился бы ненавистью к тебе.
– Действительно, ты никак не мог знать, что я подоспею вовремя, потому как я и сам перед тем ни сном ни духом не ведал, что мои друзья угодили в переплет.
Последовала короткая пауза.
Противники украдкой поглядывали друг на друга.
Наконец Дрейф снова заговорил.
– Покончим с этим, – сказал он.
– О большем и не прошу, – отвечал Онцилла.
– Хоть ты и стал разбойником, должны же были сохраниться в твоем сердце хоть какие-то благородные чувства? Сказать по чести, мне претит убивать тебя, как собаку, на берегу этой речки.
– Благодарю за сравнение, – с горечью заметил раненый.
– Однако ж, – продолжал Дрейф, – я не премину это сделать. Могу ли я положиться на твое честное слово?
– Да, если я его дам тебе, или я не дворянин?
– Гм, сейчас ты на него мало похож. Итак, жду ответа.
– Хотелось бы знать – на каких условиях?
– Будет тебе! Не в твоем положении торговаться за свою жизнь.
– А почему бы и нет! Да и что ты со мной сделаешь? Убьешь? И дальше что? Для начала хочу тебя предупредить: что бы там ни случилось и что бы ты ни решил сделать со мной, пока я жив, я не отрекусь от ненависти – в ней, скажу тебе прямо, весь смысл моей жизни. Только в надежде утолить ее смирился я со злосчастной участью, на которую ты меня обрек. А теперь говори свои условия.
– Они довольно просты. Я тебе их уже называл и повторю еще раз. Меня мало интересует герцог де Ла Торре и его семейка. Он испанец, и для меня этого довольно. Единственно, сейчас он гость Береговых братьев. И в качестве такового, сколь долго ни пробудет он на острове, его надо уважать и оберегать от всяческих нападок. Скажу тебе без утайки, Гастон, нынче же вечером, на худой конец, завтра я возьму герцога под свое крыло, чтобы уберечь от тебя и твоего братца. Обещай же не затевать никаких козней против него, покуда он будет на Санто-Доминго, к тому же со дня на день в его планах покинуть остров.
– Да, обещаю, даю тебе честное благородное слово.
– Прекрасно. Предположим, я отпущу тебя, обязуешься ли ты в таком случае в двадцать четыре часа убраться с французской территории Санто-Доминго и чтобы больше сюда ни ногой?
– Обязуюсь, и не только за себя, но и за брата. Надеюсь, он тоже включен в наш договор, правда при условии, если твои его схватят?
– Ладно, согласен. Я дам тебе свободу.
– Что, – усмехнулся Онцилла, – и ничего не попросишь взамен?
– А чего мне просить? Теперь, когда я вывел тебя на чистую воду, бедный мой Гастон, ты для меня больше не опасен: хоть на воле, хоть в плену, ты все едино от меня никуда не денешься. И еще: у меня тоже есть тайна, и касается она тебя лично. Ее знаю только я. Человек, открывший мне эту тайну, даже не знает, как она важна. К тому же от нее зависит твое счастье, если, конечно, понятие счастья еще у тебя в чести. Иди же своей дорогой, Гастон, как я иду своей, но послушай совет, последний: у меня есть против тебя грозное оружие, тем более что оно морального свойства. Одним словом, с его помощью я могу в два счета сломить твой дух, которым ты так бравируешь, и ввергнуть тебя в самое безнадежное отчаяние. Уж поверь мне на слово и впредь держи ухо востро. Главное – не приведи бог тебе встретиться со мной снова или ополчиться против кого-то, кто мне небезразличен. Ты слишком хитер, чтобы не понимать: все, что я тебе сказал, истинная правда, так что повторять больше не стану. Потом, у меня есть твое слово.
Вслед за тем Дрейф опустился на колени, освободил раненого от пут и помог ему сесть, прислонив спиной к дереву.
Тут из лесу послышался громкий шум.
Дрейф обернулся и увидел Данника с товарищами. Они шли быстрым шагом и вели Кеклика, подталкивая его прикладами в спину, дабы он не мешкал.
– А вот и другая птичка, – сообщил Данник. – Вот так прохвост, заставил нас побегать! Но мы все равно его изловили. И делайте с ним все, что вашей душе угодно.
– Спасибо, – сказал Дрейф. – Я узнал у
