Заслышав такие слова, Кеклик ошарашенно огляделся, совершенно не понимая, что происходит.
Он посмотрел на брата – тот только улыбался.
– У меня есть ваше слово, господа, – продолжал Дрейф, – и в течение суток вы должны убраться с острова.
– Через сутки нас здесь не будет, – обещал Онцилла.
– Тогда прощайте. И берегитесь!
Он повернулся к своим товарищам.
– Нам здесь больше нечего делать, ребятки, – сказал он. – В путь!
Через час Дрейф добрался до букана Польтэ, и хозяин встретил его с распростертыми руками.
Глава XVI
В которой Дрейф, прогуливаясь при луне, узнает кое-что весьма интересное
Первой заботой Дрейфа по прибытии в букан Польтэ было отрядить Данника с Оливье Эксмелином на разведку в то место, где произошло нападение на их отряд, и поточнее разузнать, что случилось потом – когда Дрейф так внезапно расстался со своими спутниками, пустившись вдогонку за Онциллой и Кекликом. А кроме того, сообщить Олоне, где сейчас находится его друг, не раскрывая, однако, чем закончилась погоня.
Когда разведчики ушли, Береговые братья поставили палатки, забрались внутрь и тут же забылись сном.
Было часа три пополудни, когда Польтэ, строго покарав беглецов, нежданно вторгшихся к нему в букан, снова отправился на охоту с той беспечностью, благодаря которой его ничто не могло пронять, ибо она составляла самую суть его натуры.
Мы не станем описывать портрет Польтэ: те из читателей, кто успел ознакомиться с предыдущими нашими романами о флибустьерах, наверняка крепко запомнили этого чудака. И вряд ли нуждаются в повторном знакомстве с ним.
Когда Дрейф добрался до букана Польтэ, тот пребывал там один вместе со своими работниками, на которых были возложены обязанности по кухне, самой что ни на есть скромной и незатейливой. На двух рогатинах по обе стороны от печки на раскаленных углях покоился вертел – на него был насажен не полностью освежеванный, только выпотрошенный кабан с попарно связанными лапами. Туша его, без внутренностей, была нашпигована всевозможными специями и пряностями. Со звериной туши стекал в поддон под вертелом оплавленный жир, который потом обильно заправляли лимонным соком, стручковым перцем и красным, известным в наши дни как кайеннский. Этот так называемый пикантный соус, изобретенный флибустьерами, и впрямь был довольно острый и пользовался у них большой славой.
Ямс, запеченный в углях, служил вместо хлеба и одновременно был гарниром к столь незамысловатому блюду.
Заметив Дрейфа, Польтэ вышел навстречу другу, пожал ему руку и протянул флягу с доброй водкой, после чего без лишних слов вернулся к своим занятиям.
Никакая другая встреча не могла быть столь сердечной и не столь напыщенной, чем эта, и Дрейф это понимал. Он сел у подножия огромного хлопчатника, изрядно хлебнул из фляги, раскурил трубку и стал с любопытством наблюдать за Польтэ.
Тот занимался колованием шкуры. Занятие это, на самом деле очень простое, заключалось в нижеследующем.
После того как буканьер убивал, к примеру, буйвола, первым делом он снимал с него шкуру, скатывал ее и на время подвешивал к нижним ветвям ближайшего дерева, потом охотился дальше. Забив таким образом с десяток или дюжину животных, а буканьеры, заметим, охотились только с ружьями, он раскладывал шкуры, взваливал их себе на плечи, порой по три-четыре штуки зараз, и шел со своей и впрямь непосильной ношей домой, преодолевая порой по два-три лье.
По возвращении в букан он приступал к процессу колования, а именно: раскладывал шкуры на земле шерстью вниз, растягивая их втугую на остро заточенных кольях, которые вбивал в землю на пять-шесть дюймов; после этого он посыпал шкуры порохом и вручную растирал каждую пемзой в течение часа, потом сметал порох и посыпал шкуру каменной солью. Отколованная таким образом шкура оставлялась в натянутом положении еще на сутки. После этого она становилась достаточно выдубленной и вполне готовой к продаже.
Этим-то как раз и занимался Польтэ до того, как к нему пожаловал Дрейф.
Скоро подоспели и работники; их было четверо, и каждый нес на своих плечах по три шкуры – значит, охота удалась. Впрочем, об их возвращении в букан стало известно еще до того, как они объявились сами: первой примчалась дюжина голодных, остервенело лающих псов.
Букан охватило необычайное оживление; каждый был занят своим делом и предавался ему с радостью и удовольствием.
Польтэ по-доброму обходился со своими работниками: работой их не загружал, напрасно не обижал, а главное – не колеблясь делил с ними все тяготы их трудов. И они платили ему взаимностью и были готовы убить за него всякого, притом не задумываясь.
Около пяти часов вечера, когда кок, приготовив добрую подливу и слив ее в калебас, возгласил, что кабан прожарился до хрустящей корочки и что пора бы уже к столу, объявился Данник со своими товарищами.
Они встретили отряд охотников в одном лье от букана: тот возвращался обратно в город. Дамы были так напуганы, что им не доставало ни сил, ни духу продолжать прогулку, прерванную столь трагическим образом.
Сразу же после стычки господин д’Ожерон отрядил в Пор-Марго одного из работников, наказав ему поскорее привести лошадей. Когда же лошади наконец были доставлены, невзирая на уговоры Монбара и его товарищей, отряд в полном составе двинулся обратно в Пор-Марго, куда он, добавил Данник со свойственной ему рассудительностью, верно, уже прибыл или, по крайней мере, был на подходе.
Что же касается Олоне, тот, ни под каким предлогом не пожелавший расставаться со своими новыми спутниками, поручил Даннику успокоить брата и передать ему, что еще никогда не был так счастлив, отчего старый флибустьер нахмурился и призадумался… и после коротких колебаний собрался было возвращаться в Пор-Марго.
Польтэ с большим трудом удалось уговорить его остаться в букане на ночь, и то лишь после того, как он дал понять своему другу, что будет считать его уход чуть ли не оскорблением.
Исчерпав все доводы и поддавшись на уговор, хоть и против воли, Дрейф сел вместе со своими товарищами за стол, а точнее, прямо на траву с банановым листом вместо тарелки перед собой и кучей ямса по правую руку; калебас с соусом по-флибустьерски, равно как и источающая дивный аромат жареная кабанятина, были помещены в середину круга.
Трапеза проходила так, как оно было заведено у буканьеров: каждый, вооружившись ножом, отрезал себе от
