Увы! как, не оскорбив чести населяющих земной шар народов, разрешить задачу, по условиям которой для удовлетворения трех миллионов пылких страстей человечество располагает всего четырьмя сотнями тысяч женщин?.. Неужели придется предположить, что к каждой даме приставлено по четыре холостяка[151] и что порядочные женщины инстинктивно, сами того не ведая, поступают с ними так же, как председатели королевских судов со своими советниками, которых по прошествии определенного времени назначают в каждую из палат одного за другим?..
Безрадостное решение вопроса!
А может быть, находятся такие порядочные женщины, которые при дележе холостяков следуют примеру Льва из басни?..[152] Как! Неужели по меньшей мере половина наших алтарей не что иное, как окрашенные гробы?[153]
Или, блюдя честь французских дам, надобно допустить, что в мирное время иностранные державы, прежде всего Англия, Германия и Россия, ввозят к нам определенное количество тамошних порядочных женщин?.. Но в таком случае европейские нации поспешат восстановить равновесие, возразив, что и Франция, в свой черед, экспортирует в соседние страны немало красавиц.
Подобные предположения так больно оскорбляют религию и нравственность, что ради оправдания замужних женщин порядочный мужчина, пожалуй, согласится, что вдовы и девицы также повинны во всеобщей развращенности или – еще лучше – что холостяки лгут.
Однако о чем мы говорим? Вспомните тех мужей, которые, позоря общественные нравы, в большинстве своем ведут себя почти так же, как холостяки, и в душе гордятся своими тайными похождениями.
О! в таком случае, по нашему убеждению, всякому женатому мужчине, который, как сказал бы старик Корнель, озаботился о беспорочности жены[154], не остается ничего другого, кроме как отправиться на поиски веревки и гвоздя: foenum habet in cornu[155].
Меж тем именно среди упомянутых четырехсот тысяч порядочных женщин придется нам с фонарем искать добродетельных француженок!.. В самом деле, наша брачная статистика позволила нам исключить из рассмотрения только тех особ, которыми общество не занимается всерьез. Разве не верно, что во Франции число порядочных людей, людей хорошего тона, не превышает трех миллионов, из коих один миллион составляют наши холостяки, пятьсот тысяч – порядочные женщины, пятьсот тысяч – мужья, а последний миллион – вдовы, дети и девицы?
Что же в таком случае удивительного в знаменитой строке Буало?[156] Строка эта отнюдь не является гиперболой и просто-напросто доказывает, что поэт глубоко постиг те непреложные факты, которые математически обоснованы в наших скорбных Размышлениях.
Но ведь добродетельные женщины существуют!
Да, ибо есть женщины, на чью добродетель никто не покушался, и те, что умерли при первых родах (если, конечно, они вышли замуж девственницами).
Да, ибо есть женщины уродливые, как Кайфакатадари из «Тысячи и одной ночи»[157].
Да, ибо есть женщины, которых Мирабо назвал «феями огурцов»[158], женщины, чье тело состоит из атомов, точь-в-точь похожих на атомы, составляющие корни земляничного куста и кувшинки[159]; впрочем, внешность обманчива!..
Вдобавок, к чести нашего века, нельзя не признать, что, с тех пор как мы стали свидетелями реставрации нравственности и религии, то там, то сям попадаются женщины столь высоконравственные, столь набожные, столь ревностно исполняющие свой долг, столь прямые, столь чопорные, столь непреклонные, столь добродетельные, что… что сам дьявол не осмелился бы бросить взгляд в их сторону; они живут под охраной четок, часословов и духовников… Тссс![160]
Женщин, добродетельных по глупости, мы подсчитывать не станем; известно ведь, что в любви все женщины умны.
Наконец, отчего не предположить, что в каких-то богом забытых уголках живут юные, прелестные и добродетельные женщины, неведомые свету.
Не называйте, однако, добродетельной ту женщину, что, борясь с невольной страстью, не дозволила возлюбленному, которого имеет несчастье боготворить, никаких вольностей. Такая женщина наносит любящему мужу одно из самых жестоких оскорблений, какие только можно вообразить. Что остается ему от жены? Вещь без имени, живой труп. Жена этого несчастного уподобляется на брачном ложе тому гостю, которому Борджиа намекнул посреди трапезы, что иные блюда отравлены[161]: разом потеряв аппетит, несчастный ел через силу, а вернее, притворялся, будто ест. Он сожалел об ужине, которому предпочел пир у страшного кардинала, и мечтал только об одном: чтобы праздник кончился и можно было наконец выйти из-за стола.
Итак, размышляя о женской добродетели, мы приходим к следующим выводам, из коих два последних заимствованы нами у эклектического философа восемнадцатого столетия[162].
XVIIIУ добродетельной женщины в сердце либо одной струной меньше, либо одной струной больше, чем у всех прочих дам; она либо глупа, либо величественна.
XIXДобродетель женщины зависит, возможно, исключительно от ее темперамента.
XXСамые добродетельные из женщин таят в себе что-то нецеломудренное.
XXIЕсли умный человек питает сомнения насчет своей любовницы, это в порядке вещей, но насчет жены!.. для этого надобно быть круглым дураком.
XXIIМужчины были бы слишком несчастны, если бы хоть на секунду вспоминали в присутствии женщин о том, что знают досконально.
Число редкостных женщин, которые, подобно девам из притчи, не дали погаснуть своим светильникам[163], всегда будет казаться поборникам добродетели и благонравия недостаточным; его необходимо вычесть из общего количества порядочных женщин, однако это утешительное вычитание делает опасность, грозящую мужьям, еще сильнее, скандал еще страшнее, а добродетель всех остальных законных супруг еще сомнительнее.
Какой муж сможет спокойно спать подле своей юной и очаровательной жены, зная, что по меньшей мере три холостяка видят в ней вожделенную добычу, причем холостяки эти, пусть даже они еще не вторглись в скромные владения супруга, убеждены, что его законная половина рано или поздно попадет в их сети, что они добьются своего либо хитростью, либо силой, что чужая жена подчинится их власти либо из страха, либо по доброй воле и что из этой борьбы они неминуемо выйдут победителями!
Ужасный итог!..
Здесь пуристы от нравственности, педанты, застегнутые на все пуговицы, упрекнут нас, пожалуй, в том, что расчеты наши чересчур безрадостны: они пожелают вступиться либо за порядочных женщин, либо за холостяков; для них мы приберегли последний аргумент.
Увеличьте, если пожелаете, число порядочных женщин и уменьшите число холостяков, все равно любовных похождений окажется больше, чем порядочных женщин, все равно нравы наши будут побуждать огромную толпу холостяков к преступлениям троякого рода.
Если холостяки блюдут целомудрие, они тем самым подтачивают свое здоровье, борясь с мучительными искушениями; какую бы блестящую будущность ни готовила им природа, они обречены безуспешно лечиться молоком в швейцарских горах и умереть от чахотки.
Если холостяки уступают законным соблазнам, они либо компрометируют порядочных женщин – что возвращает нас к теме нашего сочинения, – либо пятнают себя сношениями с пятью сотнями тысяч ужасных созданий, которых мы в первом Размышлении причислили
