Нет, нет, железо, замурованное в самый твердый камень, рано или поздно всегда разрушит самую прочную стену с помощью тех невидимых глазу медленных перемен, какие производят наши мучители: зной и мороз. Итак, согласимся, что если климат влияет на человека, то человек, в свой черед, не может не влиять на воображение себе подобных, и зависит это влияние от того, как сильна и могуча его воля, которая поистине созидает окружающую его атмосферу[317].
Воля творит гениальных актеров, великих поэтов, религиозных фанатиков, ибо все они мастера красноречия – красноречия слов либо поступков; наконец, воля лежит в основе той науки, что нынче еще дремлет в колыбели.
Но эта воля, дарующая человеку такую огромную власть над другим человеком, эта текучая нервная сила, находящаяся в постоянном движении, сама покорна изменчивому состоянию нашего хрупкого организма, подверженного самым различным влияниям. Здесь мы прервем наши метафизические рассуждения и обратимся к исследованию тех обстоятельств, что созидают и безмерно усиливают либо ослабляют человеческую волю.
Не думайте, впрочем, что мы советуем вам пользовать честь вашей супруги припарками, запирать жену в сушильне или запечатывать, как письмо, – нет, это не входит в наши намерения. Мы даже не станем рассказывать вам о чудесах магнетизма, который позволил бы вам полностью подчинить душу жены вашей воле: ни один муж не согласится платить за вечное семейственное счастье этим постоянным напряжением всех животных сил своего организма; нет, мы попытаемся изложить вам великолепную гигиеническую систему, прибегнув к которой вы сможете потушить пожар, лишь только почувствуете запах дыма.
В самом деле, среди привычек парижских и провинциальных модниц (а модницы составляют весьма изысканный разряд порядочных женщин) есть немало таких, которые позволят вам добиться искомой цели, не прибегая к четырем холодным снадобьям[318], кувшинкам и прочим ведьмовским изобретениям. Больше того, мы оставим Элиану его траву ганеа, а Стерну его портулак и огурцы, слишком явно выдающие намерения противувоспалительные.
Вы поступите по-другому: ваша жена будет с утра до вечера покоиться в тех мягких креслах, что погружают тело в настоящую пуховую ванну.
Всеми средствами, к каким вам позволит прибегнуть ваша совесть, вы будете поощрять исконную женскую склонность не покидать пределов благоуханного будуара, куда почти нет доступа ни свежему воздуху, ни яркому свету, с трудом проникающему сквозь полупрозрачные кисейные занавески.
Описанные нами средства дадут великолепный результат – но не прежде, чем жена ваша выкажет вам живость своего нрава; наберитесь терпения, снесите этот быстролетный натиск – пройдет немного времени, и эта деланная живость исчезнет. Как правило, женщины торопятся жить, но бурю чувств очень скоро сменяет благодетельный для мужа покой.
Разве Жан-Жак чарующими устами Юлии не сумеет убедить вашу жену, что она выкажет бесконечное изящество, если не станет осквернять свой нежный желудок и свой божественный ротик такими подлыми яствами, как истекающая соком говядина или огромное баранье плечо?[319] Что может быть невиннее и притягательнее, чем свежие, безуханные овощи и румяные фрукты, чем кофе, душистый шоколад, апельсины – эти золотые яблоки Аталанты[320], аравийские финики, брюссельские cухарики, – пища здоровая и изысканная, которая сообщает женщине некую загадочность и оригинальность, а вам позволяет добиться искомого результата? Предписанная вами диета прославит вашу супругу в светском кругу не хуже, чем новый наряд, милосердный поступок или острое словцо. Пусть любимцем ее сделается не пудель и не обезьянка, а Пифагор[321].
Не вздумайте подражать тем неосторожным людям, которые, желая прослыть вольнодумцами, оспаривают женскую убежденность в том, что лучший способ сохранить талию – мало есть. Женщина, соблюдающая диету, не толстеет – мысль ясная и положительная; ее и держитесь.
Расхваливайте на все лады тех женщин, которые сохранили свою красоту, потому что по нескольку раз на дню принимали молочные ванны или совершали омовения в любых других жидкостях, расслабляющих нервную систему и оттого сообщающих нежность коже.
Заботясь о драгоценном здоровье вашей благоверной, ни в коем случае не позволяйте ей умываться холодной водой; вода может быть либо теплой, либо горячей – третьего не дано.
Да сделается вашим кумиром Бруссе[322]. Стоит вашей жене почувствовать малейшее недомогание – не упускайте случая, немедленно посылайте за пиявками и ставьте их ей в любом количестве; не бойтесь время от времени поставить дюжину-другую и себе самому, дабы укрепить в глазах жены авторитет прославленного доктора. Супружеский долг предписывает вам неизменно находить жену недостаточно бледной; нелишне будет, если вы сами иной раз доведете ее до прилива крови к голове, – это даст вам законные основания призвать в дом целую армаду пиявок.
Пить ваша жена должна исключительно воду, легонько подкрашенную бургундским вином, – напиток, приятный на вкус, но совершенно не возбуждающий; все прочее исключается.
Но не вздумайте поить ее водой без примесей – этим вы все погубите!
«Бурная стихия! Стоит тебе подступить к шлюзам мозга – гляди, как они открываются перед тобой. Вот приплывает Любознательность, знаками приглашая подруг следовать за ней, – они ныряют в самую середину потока. Фантазия сидит в задумчивости на берегу и, следя за течением, превращает соломинки и тростинки в мачты и бушприты. А Похоть, придерживая одной рукой подобранное до колен платье, ловит их другой, когда они проплывают мимо. О люди, пьющие только воду! Неужели посредством этой обманчивой жидкости вы так часто управляли миром, измалывая физиономии слабых, попирая ногами бессильных и даже иногда меняя форму и лицо природы?»[323]
Если, пребывая в бездеятельности и строго придерживаясь предписанной нами диеты, супруга ваша по-прежнему будет внушать вам подозрения, обратитесь не мешкая к другой системе, с которой мы вас сейчас познакомим.
Любой человек обладает определенным запасом энергии. Энергия одного мужчины или одной женщины относится к энергии другого мужчины или другой женщины как десять к тридцати или один к пяти, причем у каждого есть свой предел, выше которого ему не подняться. Энергия, или воля, которой наделен каждый из нас, подобна звуку: она то ослабевает, то усиливается в границах доступных нам октав. В чем бы эта энергия ни выражалась – в желаниях или в страстях, в потугах ума или в мускульных усилиях, – природа ее остается неизменной, меняются лишь точки ее приложения. Боксер вкладывает ее в удар кулака, булочник – в замешивание теста, поэт – в
