В юности я имел счастье расположить к себе одного старого эмигранта, который довершил мое образование, дав мне уроки, какие юноши обычно получают от женщин. Друг этот, чей образ я навсегда сохраню в своем сердце, научил меня пускать в ход дипломатические уловки, требующие и хитроумия, и изящества.
Граф де Носе воротился из Кобленца на родину в ту пору, когда дворянам было еще опасно находиться во Франции[333]. Человек беспримерной доброты и отваги, он отличался величайшей непринужденностью и не меньшим лукавством. В шестьдесят лет он женился на двадцатипятилетней барышне, причем решился на этот безумный шаг из милосердия – дабы освободить бедняжку из-под ига матери-тиранки. «Угодно ли вам стать моей вдовой?» – спросил этот любезный старец у мадемуазель де Понтиви, однако душа его не устояла, и очень скоро он привязался к молодой жене гораздо сильнее, чем это пристало человеку благоразумному. В юности он прошел выучку у остроумнейших женщин, блиставших при дворе Людовика XV, и потому не терял надежды оградить молодую жену от посягательств. Пожалуй, ни один мужчина в мире не применял с большей ловкостью те средства, каким я пытаюсь обучить мужей! Как обворожительны были его манеры, как остроумен разговор! Лишь после смерти графа графиня узнала от меня, что супруг ее страдал подагрой. Уста его источали любезность, взоры дышали любовью. Он предусмотрительно удалился в свое поместье, расположенное в уединенной долине, на опушке леса, и одному богу известно, по каким тропам гулял он там со своей женой!.. Волею судеб мадемуазель де Понтиви оказалась особой, наделенной превосходным сердцем и той отменной деликатностью, тем исключительным целомудрием чувств, которые, я полагаю, могли бы превратить в красавицу самую невзрачную дурнушку. Внезапно к графу приехал один из его племянников – военный, возвратившийся живым и невредимым из московского похода и навестивший дядюшку отчасти для того, чтобы выяснить, стоит ли ему опасаться появления на свет кузенов, а отчасти для того, чтобы померяться силами с тетушкой. Черные кудри, усы, живые глаза, легкая штабная болтовня, некая disinvoltura[334], столь же элегантная, сколь и естественная, – все выгодно отличало племянника от дяди. Я приехал в гости к графу в тот самый день, когда молодая графиня учила новоявленного родственника играть в триктрак. Пословица утверждает, что женщины узнают правила этой игры только от своих любовников, а мужчины – от своих любовниц. Больше того, не далее как утром этого дня во время одной из партий граф де Носе поймал брошенный на виконта взгляд жены, в котором невинность была смешана со страхом и желанием. Вечером граф предложил племяннику и мне назавтра отправиться на охоту. Мы согласились. Никогда не доводилось мне видеть господина де Носе таким веселым и бодрым, как в то утро, – а ведь он ясно различал приближение очередного приступа подагры. Сам дьявол не сумел бы так мастерски болтать о предметах весьма рискованных. Впрочем, некогда граф служил в роте серых мушкетеров и коротко знал Софи Арну[335]. Этим все сказано. Очень скоро беседа наша приняла, Господи прости, самый игривый оборот, и племянник шепнул мне: «Вот не знал, что дядюшка такой мастак на эти дела!» Мы решили передохнуть, уселись на зеленой поляне и, с легкой руки графа, завели разговор о женщинах, достойный Брантома и «Алоизии»[336]. «Вам повезло: при нынешнем правлении женщины ведут себя благонравно! – (Чтобы оценить это восклицание старого графа, следовало бы выслушать те гадости, о которых только что поведал нам его племянник-капитан.) – Это, – продолжал старец, – одно из благодетельнейших завоеваний революции. Оно сообщает страстям куда больше таинственности и очарования. Прежде женщины были податливы; но вы и вообразить не можете, сколько требовалось остроумия и пыла, чтобы пробудить в их пресыщенных сердцах хоть каплю страсти: мы не знали ни минуты покоя. Зато остроумная непристойность или удачная дерзость приносили человеку громкую славу. Женщины любят такие вещи; сальные шутки – лучший способ завоевать их расположение!..» Последние слова граф произнес с превеликой досадой и, внезапно смолкнув, принялся щелкать курком, как бы пытаясь скрыть охватившее его глубокое волнение. «Эх, – продолжал он, – да что там говорить! Мое время прошло! Тут потребно молодое воображение… да вдобавок и молодое тело!.. Увы! Зачем я женился? Величайшее коварство этих барышень, воспитанных матерями, чья молодость пришлась на блестящую эпоху старинного волокитства, заключается в том, что с виду они такие скромницы, такие недотроги… Кажется, что их нужно потчевать лишь нежнейшим медом, а меж тем послушали бы вы, какие соленые пилюли они глотают не поморщившись». Тут старик поднялся, в ярости схватил ружье и почти полностью вонзил приклад во влажную землю.
«Сдается мне, что милая тетушка охоча до шуток!» – шепнул мне на ухо офицер. «Или до скорых развязок!» – прибавил я. Племянник перевязал галстук, расправил воротник и вскочил с проворством горной козы. Мы возвратились в усадьбу около двух часов пополудни. До обеда граф зазвал меня в свои покои – якобы для того, чтобы показать медали, о которых он толковал мне на обратном пути. Обед прошел невесело. Графиня держалась с племянником учтиво, но очень холодно. Когда мы перешли в гостиную, граф спросил у жены: «Вы займетесь триктраком?.. Тогда мы вас покинем». Юная графиня промолчала. Она смотрела в огонь, горевший в камине, и, казалось, ничего не слышала. Муж направился к двери и жестом пригласил меня последовать за ним. При звуке его шагов графиня вздрогнула и живо подняла голову. «Останьтесь! – попросила она. – Вы ведь успеете показать вашему гостю оборотные стороны медалей и завтра». Граф остался. Весь вечер, не обращая ни малейшего внимания на то, как сник его бравый племянник, он развлекал нас рассказами, исполненными невыразимого очарования. Никогда еще не доводилось мне видеть господина де Носе ни столь блистательным, ни столь сердечным. Мы много говорили о женщинах. Шутки нашего хозяина отличались безукоризненной деликатностью. Даже я забыл, что граф убелен сединами; юный ум и молодая душа, сверкавшие в его речах, разгладили морщины и растопили снега. Назавтра племянник отбыл восвояси. Даже после смерти господина де Носе, ведя с его вдовой одну из тех непринужденных бесед, в ходе которых женщинам случается забыть об осторожности, я не смог допытаться, какой же дерзостью оскорбил тогда виконт свою тетушку. Должно быть, он зашел очень далеко, ибо с тех пор госпожа де Носе не желала пускать племянника на порог и по сей день, услыхав его имя, легонько хмурит брови. Я не сразу догадался, на кого охотился в тот далекий день граф де Носе, но позже понял, что он
