Постоянно лгать, чтобы разведать правду, и говорить правду, чтобы разоблачить ложь; внезапно менять расположение батарей и заклепывать орудие, уже готовое выстрелить; вслед за противником взбираться на гору, чтобы через пять минут спуститься на равнину; идти за ним по пятам, не отставая ни на шаг, пусть даже он будет петлять, как заяц; если нет другого выхода, повиноваться, но при малейшей возможности оказывать пассивное сопротивление; подобно юному музыканту, который в одно мгновение пробегает пальцами всю клавиатуру фортепиано от самой низкой ноты до самой высокой, пробегать мысленно всю гамму предположений и угадывать то тайное намерение, которое движет женщиной; опасаться ее ласк и видеть в них не столько источник наслаждения, сколько материал для размышлений, – все это детские забавы для людей, наделенных острым умом и ясным, цепким воображением, людей, которые умеют действовать и размышлять одновременно; однако огромное множество мужей трепещут при одной мысли о том, чтобы применить все эти принципы к своим женам.
Они полагают, что куда важнее научиться кое-как играть в шахматы или проворно загонять в лузу бильярдный шар, и тратят все свои силы именно на это.
Они объяснят вам, что неспособны постоянно напрягать ум и идти наперекор всем своим привычкам. Тут-то женщина и торжествует. Она сознает, что – пусть ненадолго – сделалась умнее и решительнее мужа, и в душе ее рождается презрение к главе семейства.
Если многие мужчины не хозяева в собственных домах, то виной тому недостаток не доброй воли, но таланта.
Что же до мужей, которые принимают вызов и вступают в недолгую, но страшную схватку с женой, им, надо признать, потребна великая нравственная сила.
Ведь тому, кто решился прибегнуть к описываемой нами тайной стратегии, зачастую уже нет нужды расставлять западни исчадиям ада, именуемым женщинами. Толку от этого не будет: если женщина твердо решилась встать на путь притворства, лицо ее становится непроницаемо, как сама смерть. Приведу пример.
Утро. Одна из самых молодых, прелестных и остроумных парижских кокеток нежится в постели; у изголовья ее сидит один из самых дорогих ее друзей. Красавице приносят письмо от другого друга, человека неистового, которому она позволила забрать над собою некоторую власть.
Записка начертана карандашом и гласит:
«Мне известно, что г-н С*** теперь у Вас; я жду его, чтобы пустить ему пулю в лоб».
Госпожа Д*** спокойно продолжает беседу с господином С*** и просит его принести ей красный сафьяновый пюпитр для письма; он исполняет приказание.
– Спасибо, милый! – говорит она. – Продолжайте, я слушаю.
С*** говорит с ней, она отвечает и одновременно пишет следующую записку:
«Если Вы ревнуете меня к С***, стреляйтесь на здоровье оба; умереть Вы умрете, но вот отдать богу душу… для этого надобно ее иметь».
– Друг мой, – обращается она к С***, – зажгите вот эту свечку, прошу вас. Благодарю, вы просто прелесть. Теперь, сделайте милость, позвольте мне одеться, а сами тем временем отдайте это письмо господину д’А***, который ждет у дверей.
Все это она произносит с беспримерным хладнокровием, недрогнувшим голосом, не выдав ни тоном, ни выражением лица ни малейшего волнения. Дерзкий ход увенчался полнейшим успехом. Господин д’А***, получив ответ из рук господина С***, мгновенно успокоился; больше того, ему стоило немалого труда не расхохотаться в лицо подателю письма.
Чем больше факелов бросим мы в страшную пропасть, которую пытаемся исследовать, тем глубже она нам покажется. Поистине у пропасти этой нет дна. Мы убеждены, что книга наша сделается куда интереснее и поучительнее, если мы покажем, как применялись наши стратегические принципы в эпоху, когда женщины предавались пороку с непревзойденной изощренностью. Пример внушает больше максим и подсказывает больше способов обороны, чем любая теория.
Однажды в конце обеда, устроенного князем Лебреном[458] для нескольких близких друзей, гости, разгоряченные шампанским, коснулись в разговоре неисчерпаемой темы – женских хитростей. Речь зашла о недавней истории с ожерельем, героиней которой называли графиню Р. Д. С. Ж. Д. А.[459]
Почтенный художник и ученый, любимец императора[460], пылко отстаивал точку зрения, мало достойную настоящего мужчины; мужской пол, утверждал он, бессилен против козней женского.
– Я имел счастье убедиться, – сказал он, – что для женщин не существует ничего святого…
Дамы запротестовали.
– Но я могу привести пример…
– Это исключение.
– Давайте выслушаем его историю! – предложила одна молодая дама.
– Да-да, расскажите нам вашу историю! – потребовали все гости.
Осторожный старец окинул взглядом гостиную, прикинул возраст присутствующих дам и с улыбкой произнес:
– Поскольку все мы знаем жизнь, я согласен поведать вам о своем приключении.
Все замолчали, рассказчик достал из кармана маленькую книжечку и начал чтение:
Я без памяти любил графиню де ***. Мне было двадцать лет, я был наивен, и она меня обманула; я разгневался, она меня бросила; я был наивен и тосковал без нее; мне было двадцать лет, и она меня простила; а поскольку мне все еще было двадцать лет, я был все так же наивен и она так же обманывала меня, но больше не бросала, я почитал себя нежно любимым и счастливейшим из смертных. Графиня дружила с госпожой де Т***, которая, казалось, имела на меня некоторые виды, но, будучи особой весьма щепетильной, ни разу не погрешила против благопристойности. Однажды я ожидал графиню в ее ложе; вдруг кто-то окликнул меня из соседней ложи. То была госпожа де Т***. «Как! – удивилась она. – Вы уже здесь? Из чего такая точность – из преданности или из праздности? Подите-ка сюда!» Она явно дразнила меня, но мне и в голову не приходило подозревать ее в намерениях романических. «Свободны вы нынче вечером? – спросила она. – Прошу вас, будьте свободны. Коль скоро я помогаю вам скрасить одиночество, извольте меня слушаться и ни о чем не спрашивать… Позовите моих слуг». Я заверяю ее в своей покорности, она вновь посылает меня за слугами, я повинуюсь. «Ступайте домой к этому господину, – приказывает она лакею, – и предупредите, чтобы его не ждали раньше завтрашнего утра». Затем она шепчет что-то лакею на ухо, и он удаляется. Тем временем поднимают занавес. Я пытаюсь что-то сказать, мне велят замолчать; мы слушаем оперу или делаем вид, что слушаем. Первый акт заканчивается; является лакей с запиской и сообщает, что все готово. Тогда она с улыбкой подает мне руку, увлекает меня за собой, усаживает в свою карету, и вот мы уже куда-то скачем, а я так и не знаю, что мне предстоит. Ответом на мои робкие попытки осведомиться о цели нашего путешествия служат взрывы хохота. Не знай я госпожу де Т*** за женщину страстную, уже
