Лорелея уже научилась тихо подкрадываться на лыжах к ели или пихте, на которой сердито цокала белка, ругаясь на лайку, выделывающую под деревом кульбиты и заходящуюся в лае, и снимать зверька с ветки одной стрелой. Вж-ж-жи-их! И белка слетает с ветки в снег. И тут надо быстрее бежать, чтобы отогнать собаку.
Но поохотиться как следует им не удалось. Совсем скоро где-то далеко зазвучали звуки рогов, а потом донеслись человеческие голоса. Младший Ворон вынырнул из-за заснеженных деревьев и подошел, мягко переступая лыжами, к застывшей на месте Лорелее.
— Это охота, — уверенно сказал он. — Гонят оленя или лося. Пойдем. Надо уйти, чтобы не попасть поперек дороги.
Он взял Лорелею за локоть и потащил в сторону, свистнув собакам. Они спустились ниже с горы, там, где деревья расступались в стороны, открывая голую полянку, и остановились.
Звуки охоты приближались, лай собак разрывал морозный воздух, и вдруг Лорелея широко распахнула глаза: на поляну из леса выломился огромный лось, низко пригибавший к снегу рогатую голову. В прыжке он преодолел едва ли не половину поляны, как вдруг в воздухе просвистело тяжелое копье и вонзилось ему в бок. Лось всхрапнул и завалился в снег, пятная его яркой кровью, забился в предсмертных судорогах и хрипло застонал.
Лорелея перевела взгляд туда, откуда на огромном сером жеребце вылетел из леса Дикий Ворон. Глаза ее округлились от изумления и страха: на голове Дикого красовались высокие и развесистые оленьи рога. Лицо его раскраснелось, глаза блестели злым азартом. Тут же за ним вылетели из леса борзые и гончие, оглушительно лая и визжа, а потом показались и другие всадники.
Дикий обернулся, и Лорелея на секунду прикрыла глаза. Когда она их открыла, уже никаких рогов на его голове не было. Младший, выступив чуть вперед, помахал брату рукой.
Дикий посмотрел на них и тут только узнал Лорелею. Она была одета в меховую куртку, две пары плотных штанов и в меховую бесформенную шапку, какие носили горцы. Вязаный шарф обматывал шею три раза, руки скрывали меховые рукавицы. Лицо Дикого украсила неосознанная ухмылка, которая шла к его бороде и глазам, ярко сверкающим из-под низких черных бровей.
В серых наглых глазах появились золотистые теплые искорки. Глаза эти смотрели на Лорелею, восхищаясь ею, звали и тревожили. Она почувствовала странное смущение. Ни один мужчина за всю ее жизнь так на нее не смотрел. Дун Диар всегда глядел весело, добродушно, но спокойно. Спать с ней было для него всего лишь дополнительным удобством. Остальные мужчины в окружении Бреса, как и сам Брес, видели в ней только опасное оружие. Те, кто иногда намекал ей на шалости, всегда приглядывались к ней с опаской. В их глазах был интерес, как при покорении необъезженной лошади, или охотничий азарт, но никогда не было этой манящей ласки, этого древнего зова, который будил в Лорелее смутные, тревожные и острые чувства.
— Кого я вижу среди диких заснеженных лесов, — ухмыльнулся Дикий, напрочь забыв о лосе, от которого отгоняли собак остальные охотники.
Он подвел коня так близко к брату и Лорелее, как только мог: влажное дыхание жеребца оседало на их куртках.
— Мы охотились на белок.
Младший показал связку тушек.
— Понятно. — Дикий смотрел не на брата, а на Лорелею, и золотые искорки в его взгляде становились все ярче и игривей. — И как тебе нравится охотиться на белок с боевым топором?
Лорелея покраснела. Она видела, что Дикий шутит, причем даже не злобно, а в своей хамской манере, но все равно эти слова почему-то уязвили ее.
— А? — удивился Младший, который ничего не понял.
— Ладно. — Дикий тронул коня, высылая его обратно на поляну. — Мы хорошо поохотились и завтра возвращаемся в замок. Оленей, лосей и кабанов в этом году полно, думаю, голод нам не грозит.
Лорелея смотрела, как он подъезжает к начавшим разделывать тушу охотникам и громко распоряжается. Вся картина так и отпечаталась в ее памяти: серое небо над серыми горами, заснеженный лес, темная туша на белом, изукрашенном кровью снегу, лающие собаки, толпящиеся охотники и всадники, пар, поднимающийся от конских морд, и Дикий Ворон, прямо сидящий на своем огромном сером жеребце с густой гривой и пышным хвостом.
— Ты… ты ничего не видела? — почти шепотом спросил у нее Младший.
Лорелея посмотрела на него и молча показала руками «рога» у своей головы. Младший испуганно вздрогнул и кивнул. Лорелея чуть покачала головой, давая понять, что здесь об этом говорить не стоит. Они молча развернулись и пошли по тихому лесу к своей избушке.
— Наверное, нам тоже надо сегодня возвращаться в Твердыню, — вслух подумал Младший, и Лорелея согласно кивнула.
К Дикому подъехал один из его фениев: такой же крепкий, рослый и длинноволосый. Голубые глаза засверкали из-под черных насупленных бровей, когда он мотнул головой вслед уходившей паре:
— Не хочешь приструнить эту подстилку?
— Не сейчас, — покачал головой Дикий, сощурившись. — Помнишь, я купил у Старого Вепря охотничью суку, злющую, как рысь?
— Ну? — поднял бровь фений.
— Помнишь, как она отказывалась признавать меня, бросалась, рычала, и как я ни бил ее, все было без толку? — продолжал Дикий, и на губах его проступала ухмылка. — Я уж готов был проломить ей череп и попрощаться со своими деньгами, но потом решил зайти с другой стороны. Взялся сам кормить ее, уговаривал часами, ухаживал за ней, как за невестой до сговора. И что ты думаешь? Трех месяцев не прошло, как она уже ластилась ко мне и с руки хлеб брала.
Дикий посмотрел на фения в упор и гнусно ухмыльнулся:
— Так-то, Коннла Волк, так-то.
— Всегда я думал, что котелок варит только у Красного, но оказывается, и твоя голова годится не только на то, чтобы шапку носить, — проворчал Волк, ухмыляясь в ответ. — Но ты же никогда не отличался терпением?
— В смутные времена приходится менять свои привычки, — пожал плечами Дикий. — А они наступили непростые, и вряд ли в ближайшее время все вернется на свои места.
