– Отец Патрик нас уже предупредил, – объяснила походя Мэри. – Сразу видно истинного святого отца. Он пожалел ваше время и наше тоже…
* * *Гостиная в доме миссис Мэри – это просторная комната, богато и со вкусом обставленная. Художественный вкус – та вещь, которая либо есть, либо нет. У хозяйки дома такой вкус есть, даром что кукла. Рассыльный несмело замер на пороге. Мужчины всегда теряют смелость, становясь объектом изучения толпы блондинок. Или стада куриц. Или нескольких красавиц, кому какие ассоциации ближе.
Перед изящным столиком на витых ножках на низком диванчике сидели три леди. На столике – чай и пирожные. Леди лет по тридцать. Ухоженная кожа, прически-«вавилоны», лупоглазые лица, в губах botox, на ногтях маникюр. И Shellac![15] У каждой, конечно, сумочка и… злые глаза! С интересом ощупывающие курьера с головы до ног. Эти блондинки похожи, как сиамские близнецы, потому что глаза – зеркало души. Мэри, не задерживаясь на пороге, присоединилась к подругам, и блондинок у столика стало четыре. Квартет синеглазок – звучит!
– Девочки, письма от отца Патрика прибыли, – шепнула Мэри и призывно махнула белой ручкой. – Подойди, мистер Рассыльный!
No problem, ladies! Курьер приблизился к столику. Сесть не предложили, да и все равно некуда. Нет никаких стульев рядом с диваном, а есть четыре молодые девки, в самом соку. Как блондинок ни называй, а женские «титьки-питьки» издеваются над мужским инстинктом, как хотят, особенно на близком расстоянии. Мистер гонец занервничал.
Впрочем, блондинки были поглощены письмами, а не курьером.
– Давай мое письмо! – на правах хозяйки задала почин Мэри.
– И мое! Для Мэлони.
– Давай-давай! Я – Митчелл!
– И мне! Джоди.
Четыре просьбы прозвучали приказным тоном. Четыре страждущие руки вытянулись к посыльному и нетерпеливо задрожали. Обычно блондинки всегда и все просят именно приказным тоном. Мера стервозности, объективной красоты и степень порядочности здесь не играют роли. Ни хрена совсем.
Гонец раздал конверты и погрузился в наблюдение, усилием воли игнорируя сладкий запах самок. Почти полтинник – тот возраст, когда это сделать легче, чем в двадцать пять.
Леди суетливо вскрыли конверты и жадными глазами исследовали письма. Туда-сюда-обратно, о боже, как приятно! Чтение – это движение глазных яблок из стороны в сторону.
– О да! – Мэри сделала рукою характерный жест.
– Девки, класс! – оживилась Митчелл.
– Я чувствовала, что письмо будет приятное! – поделилась Мэлони.
– Конечно же, я это заслужила! – сама себя убедила Джоди.
Сомнение – самое противное из всего, что изобрел мистер Дьявол. Оно подобно клеткам рака. Противоядия нет просто потому, что раковые клетки ты получаешь как бесплатное приложение к своей жизни. Мы все – носители раковых клеток, разовьются они в собственно опухоль или нет – другой вопрос. Мэри с сомнением глянула на подруг.
– Девочки, скиньте-ка мне свои письма! Если не ошибаюсь, все извещены об одном и том же событии, что лелеяли в мечтах всегда?..
Как правило, самое главное событие в твоей жизни не происходит без того, чтобы не произошла ошибка. Ошибка либо препятствует событию произойти, либо само такое событие – ошибка. Про это знают даже блондинки. Леди сразу же отдали Мэри свои письма. Хозяйка дома отодвинула чайную чашку, положила четыре листка перед собой на стол и стала вдумчиво изучать. Леди замерли в ожидании.
Четыре одинаковых текста, только обращения в них разные за счет разности имен. Написанные одним и тем же почерком. Видно и без вдумчивости!..
– Девочки, надо по глотку ликера! Срочно! Наша интуиция нас не подвела! – Мэри вскочила и отбежала к настенному бару. Леди захлопали в ладоши и загылились.
Мистер гонец поморщился и увидел блондинок в совсем другом свете. Так бывает – мы видим восхитительную женщину, ее желаем и уже почти любим, но… объект обожания делает характерный жест, что низвергает кумира грез с пьедестала, нарисованного нашим воображением. Всего один жест способен изменить наше отношение! Только что была сладко-приторная гостиная, мгновение, и это уже не гостиная, а террариум, в котором извиваются змеи. Склизкие, равнодушные, скольз-кие! Гадины, которых гонец принимал за блондинок. Однако же это не любовная игра и не съем телок, в конце-то концов! Рассыльный обаятельно улыбнулся.
– Я рад, что принес вам хорошие вести, леди. Могу чем-то еще услужить?
Мэри возвратилась к дивану, составила на столик четыре бокала, плеснула по чуть-чуть. На слова курьера никто не обратил внимания, пока роскошные штучки не выпили. Когда же выпили, то на курьера посмотрели сразу все.
– Он очень мил. Девоньки, надо насыпать Рассыльному!
– Ок…
– Да-да!
– Ну раз вы этого хотите…
Блондинки схватили сумочки и начали в них копаться. Каждая нашла в сумочке стодолларовую купюру.
– Возьми-ка!
– Без стеснений!
– На!
– Бери, пока дала!
Когда блондинка за что-то платит, это выглядит странно. Когда блондинка платит кому-то, это еще нелепей. Много ли вы видели таких блондинок? Речь не о перекрашенных суках, доедающих последний хрен и честно живущих на зарплату секретаря или продавца-консультанта. Такие девицы пачками встречаются в супермаркетах дешевой еды и в метро. Речь о продуманных суках, которым повезло кушать хрен в шоколадной обертке. Гонец собрал банкноты и положил их в карман.
– Благодарю всех, леди. Может, нужно отвезти ответ… отцу Патрику?
Если мистер Фэйс – святой, то Его Высочество – уже король. Но какая разница, как он себя называет?.. Блондинки – всего лишь куклы… в кукольном домике. Омерзительно, но интересно.
– Не надо ответ!
– Ответ не надо!
– Передай, что мы едем в храм!
– Нет-нет! – внезапно запротестовала Мэри. Леди подошла к гонцу, на ходу доставая из сумочки еще сотку. – Буду признательна, если подбросишь нас до нужного места. Я видела твою тачку, и здесь ведь не так далеко…
Сотня долларов из рук в руки. Просящая гримаска дорогой штучки. Церемонный кивок курьера в знак согласия.
– Я помогу вам добраться.
Попойка священнослужителей
В ризнице у алтаря[16] причащались двое: Джозеф и Патрик.
Джозеф был священником. Большие, немного дрожащие руки, доброе румяное лицо, большой золотой крест на мощной груди. Зрачки отражают чувство вины, что, подобно потаенной мысли, часто таится в глазах. О чем бы священник ни говорил и что бы ни делал! Грех – сие наказание для души, имеющей слышащие уши. Когда-то Джозеф служил капелланом сухопутных войск США. Армейский священник по-граждански. Духовник генерала Лоренса – по собственному желанию.
Патрик представлял собой диакона весом ровно триста фунтов.[17] Других внешних отличительных признаков не имел, если не считать таким признаком наивные глаза, слишком наивные даже для человека духовного звания.
Патер вопрошал, наливая из сосуда терпкое вино в чашу:
– Ты знаешь, Патрик, почему мы обращаемся к живым людям на «вы», а к покойникам – на «ты»?
– Но к живым мы тоже обращаемся на «ты», – не согласился юный диакон. – У меня есть знакомцы, которым я говорю «ты». Да и мы с тобой, отец Джозеф…
– Истинно! – степенно перебил священник, аккуратно ставя сосуд с вином на алтарь. Он поднес чашу к носу, шумно понюхал и
