ЧЕСТЕЙН: Нет, Ая тебя еще никуда не пускает. Но попытка не пытка.
ДЖЕК: Я, я, я тебе кишки выпущу, ты это понимаешь?
ЧЕСТЕЙН: Что и требовалось доказать.
(Пауза.)
ЛОУСОН: Ты не хочешь рассказать нам подлинную причину, зачем ты взялся за эту проклятую книгу?
ЧЕСТЕЙН: А я поняла. Он искал сверхъестественное – это единственная разумная причина. Интересно будет узнать, зачем ты его искал.
ДЖЕК: Я, я, я больше не хочу говорить. И я, я, я больше не хочу вас убивать, так что можете меня, меня, меня отпустить.
ЛОУСОН: Очень убедительно, верю.
ЧЕСТЕЙН: Как у тебя сейчас складываются отношения с братом и мамой?
(Долгая пауза.)
ДЖЕК: Больше ничего не скажу.
ЛОУСОН: Представляешь, какой кайф я буду получать, когда сниму эти бинты и намажу тебя этим?
ДЖЕК: Не смей.
ЧЕСТЕЙН: Это что, «Табаско»?
ЛОУСОН: О, я еще как посмею. Ты мне горло собирался перерезать, Джек. Я описалась. Я чуть не умерла в мокрых штанах.
ЧЕСТЕЙН: Последняя попытка, а потом – «Табаско». Джек, как сейчас у тебя складываются отношения с братом и мамой?
(Пауза.)
ДЖЕК: Никак. Ну, с братом я, я, я не общаюсь, потому что чем старше мы становились, тем сильнее конфликтовали. Теперь он меня, меня, меня ненавидит. А мама всегда любила Алистера в сто раз больше, чем меня, меня, меня. Я, я, я же не виноват, что похож на отца.
(Пауза.)
ЧЕСТЕЙН: Ты говоришь о ней в прошедшем времени. Она умерла? (Пауза. Джек кивает.) Давно?
ДЖЕК: Я, я, я даже точно не знаю, когда. Настолько вот я, я, я был не в себе, себе, себе.
ЧЕСТЕЙН: Подробнее. (Пятнадцатисекундная пауза.) Джек, подробнее!
ДЖЕК: Мне, мне, мне кажется, я, я, я потерял слишком много крови. Теряю сознание.
ЧЕСТЕЙН: Врешь.
ЛОУСОН: Она умерла прошлым летом? Ты поэтому начал употреблять наркотики?
(Пауза.)
ЧЕСТЕЙН: Джек мотает головой.
ЛОУСОН: Ясно. Какой бинт размотаем первым? Эники-беники…
ДЖЕК: Два года назад, в июне… Мама попросила нас с Алистером навестить ее. Вместе. Я, я, я был на пике писательской славы, только что получил награду. Считал себя, себя, себя гением, но… Поездка в Саффолк жутко напрягала меня, меня, меня. Маму я, я, я не видел уже пару лет, а Алистера еще дольше. И вот я, я, я оказался в том самом доме, где мы выросли, доме с тем самым проклятым гардеробом. Мы с Алистером держались в рамках приличий ради мамы, но был один неприятный момент, когда мама была на кухне.
ЧЕСТЕЙН: Что произошло?
ДЖЕК: Он придумал какой-то повод, чтобы провести меня, меня, меня через гардероб. Он намеренно придержал мне, мне, мне дверь, чтобы я, я, я прошел за ним. Взглянул на меня, меня, меня из-под очков с таким хитреньким вопросительным взглядом. Типа, тебе все еще слабо? Мне, мне, мне очень хотелось вести себя невозмутимо, но я, я, я не мог заставить себя, себя, себя зайти туда и обошел комнату кругом. И когда я, я, я встретил его на обратной стороне, он улыбнулся мне так безжалостно[27].
ЛОУСОН: Вы успели вырасти, и он опять тебя превзошел. Потому что ты слабак.
ДЖЕК: Я, я, я, Алистер и мама вышли в сад и сели за стол. Я, я, я помню щели между досками. Даже сучки в древесине. Птицы чирикали, пахло свежескошенной травой. Но в небе были такие черные тучи и такое… тяжелое чувство в воздухе, как перед грозой. Мама закурила и сообщила нам… (Пауза.) Она сказала, что у нее заболевание двигательных нейронов и долго она не проживет. (Пауза.) Алистер, наверное, уже знал или подозревал. Они с семьей и детьми все жили неподалеку. С того момента, как она открыла перед нами дверь, что-то было явно не так. Она странно говорила, ей было непросто глотать. Она попросила Алистера заварить нам чай, что было неслыханно. Она всегда сама заваривала чай. То есть когда я, я, я удосуживался навещать ее.
ЧЕСТЕЙН: Что ты почувствовал, когда она сообщила такие новости?
ДЖЕК: Я, я, я только помню… Я, я, я помню в чае капли от дождя. И потом… э… э… я, я, я…
ЛОУСОН: Что ты сделал, Джек?
ЧЕСТЕЙН: Не спи! Ая слабеет с каждым словом исповеди, продолжай рассказывать.
ДЖЕК: Я, я… встал и вышел. Убежал. Потом сел в машину и вернулся в Лондон.
ЛОУСОН: Что ты сделал?
ДЖЕК: Алистер кричал мне, мне вслед вернуться, называл меня, меня трусом. Дождь лил стеной, а я, я слышал его голос, казалось, еще много миль. Себе, себе я, я говорил, что уезжаю, чтобы мама не видела, как я, я расстраиваюсь.
ЧЕСТЕЙН: Но ты просто струсил, не так ли? (Джек кивает.)
ДЖЕК: Я, я сбежал, когда я, я был ей нужен. Точь-в-точь как отец. Мне, мне было так страшно. Дело в том, что, когда ты веришь только в науку, когда ты атеист…
ЧЕСТЕЙН: Смерть – это не дверь, а кирпичная стена.
ДЖЕК: Да, именно. И… господи… Я, я не хотел, чтобы в моей, моей жизни что-то менялось. Я, я хотел продолжать вести этот образ жизни, заниматься своей, своей чертовой карьерой. Я, я не хотел ухаживать за… (Голос срывается…) Поэтому я, я нажал на газ и уехал в Лондон. Уже в пути я, я решил, что моей следующей книгой будет «Джек Спаркс под веществами».
ЛОУСОН: Ах вот оно что.
ДЖЕК: Ага.
ЧЕСТЕЙН: Твоя мать умирает, и ты хочешь впасть в беспамятство.
ДЖЕК: На подсознательном уровне. Я, я просто погрузился в работу и называл это журналистским расследованием.
ЛОУСОН: Какая преданность своему делу.
ДЖЕК: Я, я не отвечал на звонки и письма Алистера. Я, я даже не брал трубку, когда звонила мама. Шерилин, я, я странно себя чувствую. Ая уже ушла?
ЧЕСТЕЙН: Ты еще виделся с матерью до ее смерти?
ДЖЕК: К июню этого года я, я был хуже некуда, совсем не в себе, себе.
ЛОУСОН: Ты был невыносим.
ЧЕСТЕЙН: Ты виделся с матерью до того…
ДЖЕК: Я, я помню, как ты принесла мне, мне однажды почту, когда я, я был в постели…
ЛОУСОН: И?
ДЖЕК: Окна были широко открыты, но пока я, я читал письмо, мне, мне было так жарко. Алистер уже знал, что на электронные письма и сообщения я, я не обращу внимания, и он прислал мне, мне этот клочок бумаги, исписанный крупным, злым почерком. Там было написано что-то вроде: «Мама умерла на прошлой неделе. Похороны в понедельник. Позвони, если тебе не все равно».
ЧЕСТЕЙН: Ты поехал на похороны?
(Пауза. Джек мотает головой.)
ЛОУСОН: Ты не был на похоронах собственной матери.
ДЖЕК: У меня, меня случился шок, как будто я, я вновь опустился из космоса в земную атмосферу. Мне, мне было так стыдно, что наркотики этого не затмевали. Я, я не особо переживаю за
