О прибытии римлян я был оповещен караульными, которым удалось засечь приближение врага в полной темноте. Я взбежал на городские стены, ожидая скорый штурм, тут же приказал Тирну и Руту принять повышенную боевую готовность, но римляне не торопились штурмовать Брундизий и расположились лагерем в миле от нашего гарнизона. Я тут же скомандовал отправить к лагерю разведгруппы, чтобы разузнать о намерениях врага. Вскоре выяснилось, что римляне не собираются переходить в наступление в ближайшие часы и все свои силы направили на постройку лагеря. Новость стала для меня немалым сюрпризом. Время затянулось. Римляне стояли лагерем у наших стен, не предпринимая никаких видимых попыток взять город силой, а с первыми лучами солнца мне сообщили о появлении у гарнизона делегации, несшей с собой белый флаг. Красс решил вступить с нами в переговоры, что стало для меня еще большей неожиданностью, чем все остальное. Я появился на гарнизоне немедля, теперь уже в компании Рута и Тирна, чтобы оценить обстановку и принять правильное решение. Землю устилала утренняя дымка, почти туман, что заметно сужало кругозор, и долгое время нам не удавалось разглядеть войско римлян. Однако небольшую группу легионеров, один из которых нес белый флаг, я увидел сразу. Они шли не спеша, будто желая удостовериться, что мы увидели их и знаем об их намерениях.
– Что скажешь, мёоезиец? – спросил Рут, с хмурым лицом рассматривающий небольшое шествие римлян.
– Стреляй! – отрезал я.
– Стрелять? – Рут от удивления приподнял бровь.
– Подстрели его, – скомандовал я.
– Ты уверен? – с сомнением в голосе переспросил гопломах.
– Это приказ! – отрезал я, ни секунды не колеблясь.
Рут пожал плечами, потянулся за стрелой в колчан. Прицелился и спустил тетиву. Раздался свист, и в стадии от городских ворот Брундизия наземь рухнул римлянин, гордо шагавший к гарнизонной стене с белым флагом в руках. Стрела вонзилась точно в шею, и легионер, запрокинув руки, уронил белый флаг. Шедшие вместе с ним люди бросились врассыпную, опасаясь получить свою шальную стрелу. Рут медленно опустил свой лук и недоуменно покосился на меня.
– Доволен? Кажется, они хотят начать переговоры, разве нет, Спартак? – спросил он.
– Тебе есть о чем разговаривать с этими людьми? – ответил вопросом на вопрос я. – Мне нет! Если это все, к чему пришел Красс, решивший послать своих псов с белым флагом под наши стены, то пусть катится к черту!
– Пусть приходит лично, если ему есть о чем с нами поговорить! – неожиданно поддержал меня Тирн, рассматривающий убегающих римлян совершенно пустым взглядом. – Он тянет время, если еще кто-то не понял!
– Зачем? – Я покосился на Тирна.
– А вот этого я уже не могу знать, Спартак!
Рут промолчал, но было видно, что предположение Тирна насторожило гопломаха. Я задумался. Целое утро Марк Лициний бездействовал, не решаясь штурмовать Брундизий, теперь подослал к воротам переговорщиков. Похоже, проконсул действительно тянул время, как и предположил молодой галл. Вот только зачем? Доводов не было. Красс, который всегда отличался горячим пылом, искал обострений и шел вперед всякий раз, когда это было можно, вдруг выжидал не пойми чего. Он твердо решил вступить с нами в переговоры, прежде чем начать какие-либо действия. Я мог всего лишь предполагать, и сейчас единственным верным выходом мне виделось разрушить планы врага, что я и сделал, когда прикончил посла. В отличие от Красса у меня не было возможности терять время, чтобы впустую слушать всякую трепотню его гончих псов о капитуляции на условиях проконсула. От слов я перешел к делу. Бою быть.
– Я что думаю, братья, этот петушок оказался хорошо общипан под Фуриями и потерял там тысячи своих бойцов, за что наверняка получил подзатыльников от сената. Не с этим ли связана такая осторожность нашего голубчика? – Подобные мысли доставляли Руту удовольствие, и он расплылся в широкой улыбке, когда озвучивал их.
– Ох, сильно я сомневаюсь, что это действительно так, брат! – покачал головой Тирн.
– С чего бы это вдруг ты сомневаешься? Хочешь сказать, не крепко досталось этой свинье? – возмутился Рут.
Тирн ничего не ответил, решив не разжигать спор. Я промолчал. Глупо было бы отрицать, что Брундизий, чьи стены были крепки, башни высоки, а городские ворота неприступны, так или иначе подталкивал к осторожности и взвешенности. Даже такой твердолобый и безбашенный человек, как Красс, наверняка подумает трижды, прежде чем бросится в опрометчивую атаку. Тем более неприятная переписка с сенатом наверняка уже имела место быть. Не зря на помощь Марку Лицинию выдвинули свои армии Помпей и Лукулл – в Риме посчитали, что проконсул уже не справляется с восстанием, и разочаровались в его полководческом таланте. Будь так, то вполне логично, что Красс проявит осторожность. Теперь на карту поставлена его политическая судьба. Ситуация казалась парадоксальной, ведь против каждого моего гладиатора Марк Лициний мог выставить десять, а то и пятнадцать римских солдат.
– Брундизий настоящая крепость! Гарнизон, ворота, готовность к длительной осаде – все это уравнивает наши с римлянами шансы, – пыхтел он. – Что скажете? Тирн? Спартак? Ставлю свой суточный паек, что Красс не сунется к стенам Брундизия дотемна!
Глупо было спорить с Рутом, во многом он говорил правильные вещи. Я не мог знать намерений Красса, поэтому в отличие от разгорячившегося германца не был готов спорить на свой суточный паек. Недостающим звеном в логической цепочке, из-за которого она не могла замкнуться, был один маленький, но немаловажный фактор. Его-то я и озвучил.
– Рут, милый Рут, мне действительно хочется поверить в каждое слово, сказанное тобой, но я не могу этого сделать по одной простой причине! – Я устало вздохнул.
– Не томи, Спартак!
– Я успел изучить Красса и могу с уверенностью сказать, что проконсул наплюет на всех, пожертвует каждым, лишь бы только достичь цели! Все, что интересует Марка Лициния, – бесконечные могущество и власть, которые здесь можно получить только грубой силой. И скажи мне, гопломах, зачем тогда Красс вступает в переговоры
