Хемон сокрушенно покачал головой. Он понимал, что этот человек не оставит их с мальчиком в живых.
– Сподвижников у нас нет. Мы с Сабестетом – последние. Когда ты… свершишь задуманное, можешь гордиться тем, что полностью уничтожил меджаев.
– Едва ли вы – последние, – снова возразил Бион, у которого пока хватало терпения на разговор. – Думаю, в Египте еще много тех, кто разделяет ваши идеалы и называет себя меджаями.
Бион подошел к жаровне, подул на угли, и те ярко вспыхнули.
– Люди, о которых ты говоришь, не настоящие меджаи. Самозванцы, идеалисты. Неудачники, не нашедшие себе места в нынешней жизни и потому забавляющиеся противостоянием ей. – Хемон поморщился и плюнул на пол. – Таких полным-полно, но все они не настоящие последователи нашего учения.
– То есть они не наследственные меджаи. Ты это хотел сказать? – спросил Бион.
Хемон кивнул:
– А родословная прервалась. Она прервалась здесь, много лет назад, когда в родах умерла моя жена и следом умер новорожденный сын. Убей меня, и слабое пламя угаснет навсегда. Наше братство прекратит существование, и твоя работа будет выполнена.
Бион вздохнул. Внутри он искренне восхищался мужеством этого старика. Даже сознавая, что игра проиграна, Хемон продолжал гнуть свою линию. Но Биону требовалось знать наверняка. И к тому же…
– Ты прав. Прежнее поколение меджаев на грани вымирания, – сказал он Хемону. – Но пославшие меня нашли в Александрии любопытные свитки. Там сказано, что твое братство намерено возродиться, что подрастает новое поколение меджаев, готовое разжечь угасающее пламя. Ты называешь себя последним настоящим меджаем. Но медальон, добытый мной не так давно, доказывает обратное. Сделай одолжение, не вынуждай меня на крайние меры и просто расскажи, где я могу найти остальных.
Хемон покачал головой, однако Бион умел развязывать языки.
– В таком случае… Думаю, ты не хуже меня знаешь, чтó будет дальше, – сказал убийца. – Я кладу горячие угли на миску. Она нагревается. Крыса старается выбраться наружу. Поначалу она грызет миску, но потом соображает, что миска ей не по зубам. Тогда крыса оставляет бесплодные попытки и начинает выбираться иным путем. Знаешь, каким? Или мне подсказать?
Сабестет застонал. Хемон замотал головой. Слова Биона и впрямь звучали чудовищно.
– Это больно, Хемон. – Бион говорил нарочито спокойным и даже слегка ленивым тоном. – Боль жуткая. И длится она столько, сколько крыса будет выбираться наружу. Иногда крысы надолго застревают… внутри. Я это уже видел, поскольку, как ты догадываешься, проделываю такое не впервые. Подобной смерти я не пожелал бы никому.
Бион замолчал, подумав, что ему, в сущности, все равно. За много лет, совершив достаточно убийств, он узнал о странной особенности жертв: видимость сочувствия нервировала людей даже сильнее, чем угрозы. Объяснения этому феномену он так и не нашел.
Интересно, какие сокровенные мысли бродили в голове Хемона накануне смерти?
– А теперь скажи, где находятся последние истинные меджаи?
Старик покачал головой. Самообладание начало ему изменять.
– Тебе незачем творить такое варварство. Кроме меня, не осталось никаких истинных меджаев.
Бион молча взял щипцы, вытащил раскаленный уголек и положил на днище медной миски. Крыса мгновенно откликнулась: забегала и заскреблась еще неистовее. Сабестет жалобно всхлипнул. Бион добавил второй уголек, затем третий.
– По-моему, ты врешь и делаешь себе только хуже, – сказал он старику.
Метания плененной крысы становились все неистовее. Миска раскалилась и начала светиться. Сабестет стонал, уже не пытаясь сдерживаться. Ему было больно, но настоящая боль ждала его впереди. Бион видел крыс, прогрызавших себе путь к свободе. Он слышал отчаянные крики жертв. А однажды он увидел крысиную морду, высунувшуюся между человеческими ребрами.
Лоб старика покрылся испариной.
– Тебе ведь нужен я… – слабо простонал он.
Бион лишь покачал головой и, наклонившись, подул на угли. Те вспыхнули ярко-красным светом.
Крыса уже пищала от боли. Совсем скоро она начнет спасать собственную шкуру и вгрызаться в плоть Сабестета. Похоже, парень решил умереть мужественно, запретив себе стонать. Кого-то другого это наверняка восхитило бы, но только не Биона. Ему нужны были сведения.
«Говори же, – мысленно подхлестывал свою жертву Бион. – Вы всегда начинаете болтать, рано или поздно. Ты – не исключение. Зачем упрямиться?»
– У тебя мало времени, – предупредил он старика. – Вскоре крыса вгрызется в твоего молодца, и тогда я уже не смогу вмешаться.
– Ну ладно, ладно, – забормотал Хемон. – Я тебе расскажу. Только убери угли.
Бион заглянул старику в глаза. Похоже, сейчас тот не врал. Потянувшись за щипцами, Бион снял два уголька. Третий остался.
– Умоляю… – прохрипел Хемон.
– Мы почти поняли друг друга. Говори. Я решу, насколько это правда, а там посмотрим, как быть с последним угольком.
– Есть еще один меджай, – признался старик, громко сглотнув. – Истинный меджай. Тот, от кого зависит возрождение наших рядов.
Бион покачал головой.
– Еще раз, – сказал он.
Снятые угольки не уменьшили метаний крысы.
– Что тебя смущает? – запинаясь, спросил Хемон.
С его лба градом катился пот. Крыса продолжала скрестись.
– Родословная… – надавил на старика Бион.
– Их двое, – отчаянно закивал головой Хемон. – Отец и сын.
Бион снова заглянул ему в глаза и понял: старик говорит правду.
– Так, так, – подбодрил он Хемона – А что еще?
Второй уголек, остававшийся зажатым в щипцах, Бион бросил обратно в жаровню. Потом снял с миски последний. Щипцы застыли в воздухе. Сабестет затаил дыхание. Выгнув спину, он ждал момента, когда крыса начнет вгрызаться в его тело. Готовил себя к нечеловеческой боли. Теперь же он позволил себе расслабить спину. Зловещее свечение миски погасло. Она стала остывать.
– Имена! – потребовал Бион.
– Отца зовут Сабу, а сына – Байек.
Старик сокрушенно опустил голову. «Стыд», – подумал Бион. Стыд за себя, за предательство тех двоих ради спасения своего подопечного, который все равно умрет, услышав, как учитель выдал местонахождение последних меджаев.
37
С ночи сражения в логове Менны прошло уже несколько недель, однако я сомневался, что кто-то из нас полностью оправился от случившегося. Раны и синяки зажили… или почти зажили, если говорить о Неке, пострадавшем сильнее всех. Но та ночь что-то изменила в наших головах. Вот только что? Тута и мы с Айей вернулись в дом его матери. Едва мы появились на пороге, Ими выбежала из кухни и крепко обняла сына:
– Боги милосердные! Тута, сынок, где же ты пропадал столько времени? Ты не представляешь, как я тревожилась. Места себе не находила.
Она целовала Туту, причитала над ним, но по лицу мальчишки чувствовалось, что он совсем не разделяет материнских тревог. Его глаза сверкали. Еще бы: жизнь подарила ему такое захватывающее приключение.
Вряд ли Ими поняла бы то, что понимали мы с Тутой. Мне вспомнился наш разговор на обратном пути.
– Знаешь, господин, хоть в логове разбойников было и опасно, но зато столько захватывающих впечатлений. Такое в моей жизни – впервые.
Он смущенно замолчал. Впрочем, дальнейшие слова
