– Я думал, ты со всем этим покончил, – сказал он, увидев, как Брэм морщится от боли, подняв руку с кистью на уровень мольберта. – Я надеялся, ты найдешь своей руке лучшее применение, раз уж врачи в госпитале решили выписать тебя домой.
Получив пулю в плечо, Брэм провел последние месяцы войны в госпитальной палате среди других раненых солдат. Он считал, что ему повезло. Его рана зажила, так что остались только шрам, небольшая слабость и изредка возникающая боль. После нескольких месяцев, проведенных в Африке, где ему приходилось сражаться не только с врагом, но и с болезнями: лихорадкой черной воды и малярией, косившими товарищей, где его часть то пробиралась через болота, расположенные на берегах реки Руфиджи, то жарилась под экваториальным солнцем у железной дороги в Уганде, он понимал, как ему повезло, что он вообще смог вернуться домой.
– Отец, я же сказал, что буду работать с тобой на заводе. А картины я могу писать в свободное время.
В ответ отец лишь недовольно крякнул, но Брэм сдержал свое слово. Уже много месяцев он ездит через весь город на сталелитейный завод и часами сидит в конторе, выполняя распоряжения отца. Освободившись, он тут же спешит домой, к краскам и холстам, и начинает с того, на чем остановился вчера. Он еще никогда не работал с таким вдохновением, в такой творческой лихорадке. После того как он прикоснулся к самому краешку небытия, после того как он едва не погиб, в нем родилось желание, родилась потребность воссоздать все, что он видел, что чувствовал, что узнал, на холсте. Воспроизвести лица тех, кого давно нет. Передать то, что им пришлось пережить, и изобразить те далекие земли, где он и его товарищи сражались, страдали и где некоторые из тех, с кем он служил, погибли. Выполнение этой миссии заняло у него последние полтора года. И теперь она завершена.
Но достиг ли я своей цели? Увидят ли другие то, что я стремился передать? Или же они разглядят только фигуры, особенности композиций, игру света и тени и больше ничего? Больше ничего.
Подойдя к прикроватной тумбочке, он берет с нее письмо, которое на прошлой неделе получил от Джейн. Он перечитывает написанные ею слова, и в его ушах звучит ее добрый усталый голос.
«…так что, когда ты приедешь в Лондон на выставку своих картин, ты просто обязан будешь остановиться у нас. Мэнган будет так рад тебя видеть. Его здоровье так до конца и не восстановилось. Боюсь, те месяцы, которые он провел в этом ужасном месте, ослабили его легкие навсегда. Слава богу, наша дорогая Лилит пришла нам на помощь и нашла ему место на ферме в Сомерсете. И знаешь, эта работа пришлась ему по душе! Ты можешь себе это представить?»
Да, Брэм может себе это представить. Он так и видит, как Мэнган пашет рыхлую землю или доит коров, а затем учит всех, как это надо делать. Эта картина заставляет его улыбнуться, но он понимает, что все время перечитывает письмо Джейн лишь затем, чтобы почитать о Лилит. Узнавая новости о ее жизни, он словно становится к ней хоть чуть-чуть ближе. Лежа в госпитале в Найроби, он твердо решил, что если вернется домой, то встретится с ней. Поедет и расскажет ей о своих чувствах. Заставит ее поверить, что через разделяющую их пропасть можно перекинуть мост и что он не может представить себе жизни ни с кем, кроме нее. Убедит, что в мире есть место для них двоих. Ведь война изменила многое. И то, что мешало их счастью несколько лет назад, теперь не кажется таким важным. Он поедет к ней и поговорит с ней. Он ее убедит.
Но люди строят планы, а боги над ними смеются. Наверное, я напридумывал все эти глупости под воздействием лихорадки, которая началась после того, как меня ранили.
Он заставляет себя читать дальше, заставляет свое сердце смириться с горькой реальностью, о которой Джейн пишет на второй странице письма.
«…Шарлотта теперь любимица высшего света, и газеты печатают ее фотографии в обществе какого-нибудь герцога или другой шишки почти каждый день. Лилит во время войны была очень занята, она работала волонтеркой на кухне и в столовой монастыря Пресвятой Марии, готовя и раздавая бесплатный суп. А теперь она выходит замуж. Кажется, ты знаком с ее будущим мужем, графом Винчестером. Раньше он, конечно, носил титул виконта, но его отец погиб от бомбы во время воздушного налета, и теперь он граф. Как же все страдали во время войны! Мэнган говорил, что жених Лилит был на том пышном балу, на который ты ходил перед войной, помнишь? Вы с Перри тогда выглядели настоящими франтами, а вот Мэнгана едва пустили туда, ведь он был одет, как пугало. Мы видели объявление о свадьбе в «Таймс», так что думаю, скоро она перестанет быть леди Лилит Монтгомери и станет графиней Винчестер. Брэм, прошу тебя, пообещай, что погостишь у нас хотя бы неделю после того, как закончится выставка твоих картин, чтобы Мэнган смог вдоволь с тобой пообщаться…»
Графиня Винчестер. Ну конечно, она всегда хотела выйти замуж за Харкурта. За виконта, а теперь и графа. И всегда мечтала видеть своим мужем волшебника. Да и почему бы ей не выйти замуж за графа?
Брэм складывает письмо и кладет его в карман пиджака. Он еще не готов с ним расстаться. Он поедет в Лондон. Он остановится в так хорошо знакомом ему суматошном доме в Блумсбери, будет наслаждаться нежной заботой Джейн, посмотрит на детей и пообщается с Мэнганом. Он проведет выставку своих работ, покажет написанные им картины публике и приготовится к ее реакции. Но он не станет искать Лилит. Он не возьмет ее за руку и не скажет ей, что творится в его сердце. Ничего этого не будет.
Он проверяет упаковку картин и ставит галочки в списке, составленном им вместе со схемой их развески. И тут его взгляд падает на незавернутый холст, стоящий за теми работами, которые он еще не закончил. Он знает, что на нем изображено. Он знает, что он увидит, если посмотрит на него. Вернее, кого.
Злясь на себя, он идет в угол, схватив холст, ставит его
