Хасик изучал его, постукивая молоточком по подбородку. Он склонил голову набок, словно прислушивался к невидимому советчику. В конце концов он встал, забыв об отварных устрицах.
– Подгоните кресло хаффита!
– Я могу нарисовать карту…
Не дав договорить, Хасик схватил его и толкнул в ездовое кресло. В глазах воина появилось что-то, напугавшее Аббана сильнее, чем молоток.
– Куда мы…
На этот раз ему заткнула рот оплеуха.
– Молчи, – рыкнул воин. – Есть другой способ проверить, правду ли ты говоришь.
Аббан подумал, что совершил чудовищную ошибку, но не посмел протестовать дальше. Его выкатили из кельи и коридорами повезли к охраняемой двери. Там Хасик бросил кресло и перекинул Аббана через плечо, как куль с мукой. За дверью оказалась лестница, которая уходила в саму преисподнюю – спускалась в катакомбы под монастырь.
В итоге они достигли дна, где у тяжелой двери маялась на часах группа Евнухов. Они резко вытянулись в струну при виде Аббана и Хасика, а после взяли на изготовку копья, как будто боясь, что бездна, когда дверь откроют, выплеснется за порог.
Стражи подозрительно посмотрели на Аббана, но ничего не сказали, и Хасик пронес его мимо. В тусклом свете караульного помещения было видно, что в дальнем конце камеры рукотворные опоры и пол сменяются природными образованиями. На творениях человеческих рук стояли метки, но истертые и порченые. Затем часовые закрыли дверь, и Хасик с Аббаном остались во тьме.
– Хасик, – начал Аббан.
– Хаффит, я наслушался твоих речей за последние месяцы. – В тюрбане Хасика слабо светился камень, который освещал ему путь, но Аббана окутывал мрак, и он смутно видел только лицо своего мучителя. – Настало время послушать тебе.
– Я слушаю, – сказал он, когда молчание стало невыносимым.
– Не меня. – Хасик сбросил Аббана, и он мешком рухнул на каменный пол. – Настоящего здешнего хозяина.
– И кто же это? – спросил Аббан.
В ответ на потолке ожила световая метка. Аббан прищурился, увидев, что перед ними стоит еще одна фигура.
Он испугался сильнее, когда осознал, что глядит на себя самого.
– Помилуй нас, Эверам!
Он видел не отражение – второй Аббан был цел и невредим, передвигался на обеих ногах. Таким Аббан мог стать, если бы не упал со стены Лабиринта.
Лже-Аббан кружил и смотрел на него, словно кошка на мышь. Аббан задрожал, его бросило в пот. Он поднял руку, чтобы нарисовать в воздухе метку.
Хасик шлепнул по ней:
– Еще раз так сделаешь, хаффит, и я ее отрежу. Хозяину не нужно твое тело. Только разум.
– Хозяину? – Аббан глянул вверх и различил размытый силуэт второго демона.
– Алагай Ка. – Хасик упал на колени и прижался лбом к полу, а демон вышел на свет.
Он был мал, даже ниже Аббана, с паучьими руками и ногами, а корпус его выглядел как скелет, обтянутый угольно-черной кожей. Огромную коническую голову увенчивала корона из рудиментарных рогов. Из-под нее смотрели гигантские черные глаза.
Шишковатый череп пульсировал.
Лже-Аббан переступил и растаял, как отражение в воде, потерявшееся в кругах от брошенного камня. Мигом позже он преобразился в Хасика – того, каким Хасик себя представлял до оскопления. Лже-Хасик был обнажен, его мужское достоинство величиной с детскую руку болталось между ног.
– По-моему, ты повторил не совсем правильно, – заметил Аббан. – Когда мои жены и дочери держали Хасика, чтобы отрезать его вялое копье, оно было не столь внушительно.
Хасик метнул в него яростный взгляд, но, как и рассчитывал Аббан, не посмел вмешаться без спроса.
– Ты говоришь смело, хаффит, – сказал лже-Хасик, с жуткой точностью имитируя голос и манеры настоящего.
– Ну и что? – рассмеялся Аббан, с удивлением чувствуя, как отступают паника и страх. Его тело не играло роли в этом поединке – только мозги. Он посмотрел на лже-Хасика и заговорил с ним, как с подлинным: – Если я здесь, Хасик, то нужен твоему хозяину, и от тебя моя судьба уже не зависит.
– Не обнадеживайся, хаффит! – прорычал лже-Хасик. – Когда хозяин с тобой разберется, ты можешь вернуться под мое крыло.
– Могу, – подчеркнуто повторил Аббан.
– Если хозяин не поглотит вслед за мыслями и мозги, – с улыбкой кивнул лже-Хасик.
Аббан пожал плечами:
– Это уже не важно, Хасик. Мечтай сколько хочешь о том, как станешь господином, но мы оба знаем, что ты всегда был псом. Я видел, как ты вел себя в шарадже с наставниками и Хеватом. С ночным отцом Джесаном. С Ахманом. Когда поблизости маячил елдак потолще, с тебя слетал гонор и ты забывал о личных похотях.
– Лжешь, хаффит! – Лже-Хасик выпятил челюсть, но Аббан не дрогнул. – Я верен Алагай Ка и буду вознагражден.
Аббан выдержал его взгляд:
– Чем? Каракатицами и свининой? Мною, чтобы пытать? Новым копьем промеж ног? Тебе, Хасик, всегда не хватало воображения.
Оригинал ударил бы его за такие слова, но хамелеон вновь пошел рябью и опять превратился в лже-Аббана.
– Что сказала бы мать, услышь она, как ты пикируешься с покупателем, еще не начав торговаться?
– Ты, очевидно, очень мало знаешь о моей матери, – ответил Аббан.
Хамелеон замельтешил, принимая обличье Омары, престарелой матери Аббана. В отличие от лже-Хасика и лже-Аббана эта копия была безупречной вплоть до морщин и любимых духов.
– Гордись, сын мой. Ты достойнее шарумов-собак. – Голос и жесты, опять же – точь в точь как у Омары. Интонации – тоже.
Но Омара – за тысячу миль отсюда, и Аббан не сомневался, что Хасик ни разу с нею не встречался. Как же демону удавалось так точно ее копировать?
И тут он почувствовал волю демона – она обшаривала его сознание. Его доставили сюда не для устных расспросов. Дознание уже началось.
Однако теперь, когда Аббан осознал вторжение, мир внешний утратил важность и он сосредоточился на внутреннем. Он устремился за демоном в свои воспоминания, образы прошлого, которые были столь живы, что он как будто переживал их заново. Вот его вырывают из рук Омары и ввергают в шарадж. Вот Хасик избивает его в тот же день и дни последующие. Унижение. Боль.
Демон упивался всем этим, как люди упиваются кузи, чуть ли не урча от удовольствия.
Это было вопиющее насилие, и Аббан отпихнул волю алагай, пытаясь вытолкнуть ее из сознания.
Алагай Ка легко и с ленцой пресек его неуклюжую попытку, как поступал Хасик в детстве, когда отражал удары Аббана.
Демон вновь окунулся в его воспоминания, на сей раз – о падении со стены, после которого Аббан валялся с переломанными ногами на дне Лабиринта. О дальнейших унижениях – как он снова и снова подводил единственного товарища, вынуждая Ахмана выбирать между дружбой и долгом, пока не пришлось решить окончательно.
Как обернулись бы события, не упади Аббан со стены? Был бы Ахман сейчас рядом? Если бы Аббан не возвращался на базар, не отдавал Пар’чину карту…
Водоворот в его
