У Ренны стоял в горле ком, и она поймала себя на том, что тоже смаргивает слезы. Их с Шанвах нельзя было назвать подругами, но это больше не имело значения. Красийцы считали семьей всех, с кем проливали в ночи кровь, ничего не поделать – теперь и они породнились.
Шанвах смотрела на нее, безмолвно моля возразить.
– Когда пробьет час, я буду рядом и соберу твои слезы, – сказала Ренна.
Шанвах снова всхлипнула и обвила Ренну руками. Она поборола инстинктивное желание отстраниться, крепко обняла «сестру» и принялась поглаживать по спине.
Выплакавшись, Шанвах высвободилась. Шмыгая носом, она размотала покрывало и пошла к умывальнику. Серебряное зеркало отразило мрачное, решительное лицо.
Повернувшись к Ренне, она извлекла маленький острый нож:
– Я не разделю отцовскую участь.
Ренна настороженно изучила клинок:
– Еще не доказано, Шан, что его не спасти. Рано пока судить.
– Это не для него. – Шанвах сноровисто перебросила нож и рукояткой вперед протянула Ренне. – Это для меня. Вырежи у меня на лбу мозговые метки.
Ренна помотала головой:
– Я могу нарисовать воронцом…
– Воронец выцветает, – возразила Шанвах. – А наш запас может истощиться по пути в бездну. Ты слышала, что сказал отец демонов. «Путь долог, а вы смертны. Настанет час, когда ваша бдительность ослабнет и я обрету свободу».
Ренна моргнула:
– Да, возможно, ты права. Но можно сделать татуировку.
Шанвах опять мотнула головой:
– Эведжах запрещает осквернять тело вечными чернилами. Я последую примеру шар’дама ка.
Ренна присмотрелась к ауре, в которой читались уверенность и сила девушки.
– Хорошо. – Она взяла нож и уложила Шанвах на спину. – Сунуть что-нибудь в зубы?
Шанвах еще раз покачала головой:
– Боль – это только ветер.
– Выбора нет, нужно следовать плану, – сказал Пар’чин.
Джардир взглянул на него, не веря ушам:
– Конечно же выбор есть, Пар’чин. Выбор всегда существует. Когда ты вломился в Шарик Хора и вывел нас на эту тропу, у тебя выбор был – он есть и сейчас. Не позволяй Алагай Ка ослепить тебя медовыми речами. Одно только то, что он поддерживает твой безумный план, дает пищу для размышлений. Он искушает нас забыть о нашем настоящем долге.
– И что это за долг? – осведомился Пар’чин.
– Возглавить наш народ на Шарак Ка, стать авангардом в битве между Эверамом и Най.
– Ночь, – закатил глаза Пар’чин, – ты все еще фонтанируешь этим вздором? Эверам – это ложь, Ахман. Най – тоже ложь. Демон сказал это сам. Выдумка, чтобы народ не боялся тьмы.
Джардира уже не удивляло богохульство, но он продолжал дивиться упрямству Пар’чина.
– Как можешь ты так говорить, Пар’чин, после всего, что мы повидали? Сколько пророчеств должно сбыться, чтобы ты обрел веру?
Пар’чин закрыл глаза:
– Сейчас я прозреваю будущее. Солнце… завтра взойдет. – Он усмехнулся и поднял веки. – Это сбудется. Я что же, с Создателем пообщался?
– Ты не был так дерзок, когда я был твоим аджин’палом, – сказал Джардир. – Высмеиваешь то, чего не понимаешь.
– Нет, – возразил Пар’чин. – Насмешка – твои выдумки, ты объясняешь ими вещи, которых не понимаем мы оба. Для этих тварей мы скот, Ахман. Шарак Ка для них значит не больше, чем возня быка с коровой, а мы посеяли панику. Теперь беды не миновать в любом случае, окажемся мы там или нет. Я верю, что мой народ выстоит против ночи. А ты в свой веришь?
– Мой народ стоял в ночи задолго до твоего, Пар’чин, – напомнил Джардир.
– Так дай ему волю! – воскликнул тот. – Пусть удерживает поверхность, а мы воспользуемся единственной возможностью перенести войну вниз.
– В бездну Най, – кивнул Джардир. – Однако ты отрицаешь божественные повеления Каджи, начертанные в Эведжахе…
– Эведжах – это книга, – сказал Пар’чин, – которую годами переписывали, и в ней в любом случае рассказано далеко не все.
– А ты откуда все узнал, Пар’чин? – осведомился Джардир. – Откуда тебе, неверному, знать о Каджи больше, чем ведомо его святому ученому ордену?
– Дама́ – дети политики, – ответил Пар’чин. – Они продажны. Ты сам говорил. Поэтому ты и сбросил андраха с трона. Эведжах гибко подстраивается под их волю, и следуют ему избирательно. Подлинная картина нарисована на стенах Анох-Сана. Или была там, пока твои копатели не снесли бо́льшую часть.
Джардир скрестил на груди руки:
– Значит, взамен мы должны проникнуться верой к отцу лжи?
Пар’чин рассмеялся:
– Я верю ему не дальше, чем достают наши копья. Но я заглянул в голову мозгового демона, которого он послал по мою душу. Если взглянуть на дело с обеих точек зрения, то отличить факт от вымысла становится легче.
– И что же случилось три тысячи лет назад? – спросил Джардир. – Какую великую тайну утаили дама?
– Ту, что Каджи проиграл, – ответил Пар’чин. – Не закончил начатого. Не добрался до королевы. Иначе мы не попали бы в столь затруднительное положение.
– Он подарил нам тысячелетия мира, – возразил Джардир. – И алагай вернулись, только когда мы забыли его учение. Кто кого подвел – Каджи нас или мы его?
Пар’чин раздосадованно потер лицо:
– Какая разница? Создатель или нет, а выводок скоро вылупится. Мы либо допустим это и поведем войска на ульи, которые наводнят наши земли, либо попытаемся остановить беду и, возможно – только возможно! – совершим то, что не удалось Каджи.
Джардир смотрел волком:
– По-твоему, мы сможем обуздать Алагай Ка?
Пар’чин пожал плечами:
– Не исключено, что придется потолковать с ним еще раз.
– Как? – спросил Джардир. – Его плоть помечена, и он больше не может прикоснуться к сознанию Шанджата, а без него говорить не умеет.
– Метки не позволяют ему ударить издалека, но при телесном контакте он все же может войти в непомеченное сознание, – сказал Пар’чин.
– Значит, ты хочешь снова отправить моего кай на когти Алагай Ка. Превратить его в куклу, которая распространит ложь князя демонов. В оружие против нас.
– Какой у нас выбор? – спросил Пар’чин.
Джардир не нашелся с ответом.
Работая, Ренна придерживала лицо Шанвах левой рукой. Нож прочно сидел в правой и лентами срезал со лба девушки плоть, создавая келоидный рубец, который Втянет и удержит заряд. Чтобы ускорить заживление, она наполнила руки магией, активируя режущие метки на бритвенно-остром лезвии. Корки образовывались за считаные секунды.
Шанвах ни разу не вздрогнула, но в ее ауре плавал страх.
– Не бойся, – сказала Ренна. – Я знаю, что делаю. Когда закончу, ты останешься прежней красоткой.
– Шрамы, полученные на алагай’шарак, – почетные отметины, – ответила Шанвах.
– Тогда почему ты цепенеешь, как свинья на мясницкой колоде?
Взгляд Шанвах метнулся в сторону лестницы.
– Они замолчали.
Ренна прервала свое занятие, впервые осознав, что крики, доносившиеся сверху, стихли. Она увлеклась и не обратила внимания.
– Я думала, что нет ничего хуже, чем дядины и Пар’чина крики, – сказала Шанвах.
– Но мы хоть знали, что они не душат друг друга, –
