От мрачных мыслей меня отвлекает стук. В кабинет вбегает главный Утешитель отделения последней стадии – растрепанная и запыхавшаяся Рене. Что-то случилось. Или кто-то. Элла? Шейра? Карл сгребает микросхемы в ящик и спешит ко мне.
– Надеюсь… – осекается он, стискивая мои плечи.
– Среди Последних ваших дочерей нет. – Утешительница опирается на стол и прокашливается. – Я по другому вопросу. У нас гости. Родители моей пациентки.
– История болезни?
– Скинула вам на планшет.
– Ладно, почитаю. – Я активирую экран и проверяю почту.
– Ей семь, у нее планемия и проблемы с сердцем. Это все, что вам нужно знать, – закусывает губу Рене. – Есть вероятность, что обнуление она не выдержит. Но родители пообщались с Семеркой, и те одобрили.
– Наши исследования не окончены, – протестую я.
Утешительница чувствует мою неуверенность и с нажимом произносит:
– У нас нет выбора. Семерка подписала документы. Мне жаль. – Она потупляет взор и, пошатываясь, шагает к двери. – Хорошего дня. И, кстати, родители девочки уже здесь.
Я напрягаюсь. Рене чего-то не договаривает. Я хочу догнать Утешительницу и вытрясти из нее правду, но ладони Карла все усерднее давят на плечи.
– Пусть войдут! – кричит он ей вслед.
Мы тонем в неведении несколько секунд. Я бы осталась в них жить, но город не щедр на альтернативы: продает вечность взамен на жизнь. Валюта на любителя.
Немолодые мужчина и женщина переступают порог. Она улыбается и, присев на диван, закидывает ногу на ногу. Ее муж осторожно, плавно опирается о стену, словно боится, что она картонная. На его теле цветут гематомы, а женщина излучает здоровье и наивность.
– Я Эмили, – представляется она. – Это мой супруг, Вилли. Наслышаны о вас…
– Очень приятно. Но давайте ближе к сути, – мягко прошу я.
– Мы хотим попробовать… – Она дожидается кивка мужа и продолжает: – Ваш метод лечения.
– Вы понимаете, чем это может закончиться? – Я давлю на столешницу так отчаянно, что пальцы начинают трястись.
– Кажется, нет, Глория, – цепенеет Карл.
– Мы все обдумали! – убеждает нас Эмили. – Да, Вилли?
Кабинет наполняет тишина. Мои стервятники едва не сжирают меня, прежде чем ее муж соглашается.
Я проклинаю сегодняшний день и беспечность этих двоих. Во мне клокочет протест, но что я могу сделать, если они – добровольцы? Если они устраивают пикник на рельсах, слыша стук колес? Если верят, что поезд подождет, пока их праздник не закончится?
Я бессильна перед надеждой. К сожалению.
– Хорошо, – сглатываю я. – В случае… обнуления. Вам нужна подстраховка?
– Те разработки подойдут, – мрачнеет Эмили.
Вот оно. То, о чем молчала Рене. То, из-за чего я ненавижу свою работу и добровольцев.
– Что?!
– Пожалуйста, – всхлипывает она, – помогите.
– Это слишком опасно.
– Нам нечего терять, правда?
– Всегда есть что терять, – качает головой Карл.
– Вам тоже, – впервые за весь разговор подает голос Вилли.
– Уважаемые… – я поднимаюсь. – Если мы заключаем договор, с нас снимается ответственность за операцию. Так что, прошу, давайте без угроз. – Документы ложатся на стол. – Подписывайте.
Дальше все происходит в безмолвии. Сбившееся дыхание Эмили, ее синие пальцы, скрип ручки – женщина вынуждает согласиться и себя, и мужа.
Мы договариваемся провести операцию через пять дней. Попрощавшись, Эмили ныряет в коридор, а Вилли застывает в дверях и пронизывает меня будоражащим странным взглядом. Будто знает, чем это закончится. И умоляет меня отказаться.
Но я не отказываю добровольцам.
Загружаю историю болезни. Всплывает фото веселой рыжей девочки. Что бы она выбрала, если бы была совершеннолетней?
Гореть мне в аду, если не то же, что и родители.
ШейраДождавшись вечера, я включаю планшет. Настало время звонка в блок номер три. Я помню голос секретарши – жестокий, холодный, презрительный. Она не сущность – хуже. Как и все Утешители, она не способна сострадать, и в этом ее проклятие.
– Нет, Элла не хочет ни с кем общаться, – в очередной раз чеканит женщина.
Я знаю, знаю, как тяжело тебе привыкнуть к седине, сестренка. Ты постарела в двенадцать. Но умоляю, не старей душой.
Я бросаю трубку. Утешительница слишком спокойна, а во мне бурлит желание растормошить ее. Нет, истерика здесь не поможет.
Оскар – последняя надежда.
Прокручиваю в голове вчерашний разговор с… Ником. Как же умело он прятался за лживым образом Матвея! И как непривычно не сжигать себя ненавистью.
Ночь проходит за поисками кармы. Под нашим пранком собралось двести тысяч просмотров. Я «съедаю» половину. Да, Ник и Ольви поделились со мной четвертью наворованного, но лучше перестраховаться.
С трудом дождавшись утра, я спешу в офис. Из гостиной доносятся вопли:
– …Он шарлатан! Матвей, ради бога, забудь о нем!
Я окунаюсь в полумрак зала. Разъяренный гость из прошлого не замечает меня. Киваю сидящему в кресле Ольви. Мешки под глазами, синеватая кожа, отсутствующий взгляд – все указывает на то, что он так и не уснул.
Чуть поодаль, прижавшись плечом к стене и строча что-то на тонком планшете, стоит Ник.
– Кто шарлатан? – интересуюсь я.
– Шейра! И ты здесь! – цепенеет Оскар. – Я вас умоляю, забудьте о Ларсе!
– Почему?
– Он не скажет вам ничего хорошего!
– А вы попробуйте найти того, кто скажет, – парирую я.
Еще ни разу я не видела Оскара таким злым и… безумным.
Он сметает бумаги со стола и трет виски. Я уверена: если бы в офис заглянул Ларс, гость из прошлого сыграл бы «Похоронный марш» на его костях.
– Вместо того чтобы готовиться…
– Подготовимся, – перебивает его Ник. – Альбе нужно отдохнуть хотя бы день. И это время мы потратим на просьбу Марфы.
У каждого есть запретные имена – раскаленные, сжигающие последнюю защиту. Чтобы даже биомаска не спасала. Сколько теперь их у Ольви? Сколько раз он не спасен?
– Матвей, – шипит Оскар, – ты же понимаешь…
– Да. Все будет хорошо. Не переживайте. Нам пора.
Попрощавшись с гостем из прошлого и выслушав очередную гневную тираду, мы спешим к Ларсу. Сворачиваем на многолюдную улицу и подчиняемся ее правилам: безликости и скорости.
– На остановку? – перекрикивает толпу Ольви.
Мне больно слышать его голос – ненастоящий, изломанный.
– Да. К Университету, – подтверждает Ник.
– Это же рядом с моим домом! – удивляюсь я. – Почему не позвонил? Я бы встретила вас уже там.
– Не успел. Сам только узнал.
Мы поднимаемся на лифте и запрыгиваем в кабину.
– Что связывает Оскара и Ларса? – Я не рвусь занимать место. Тем более пустуют лишь одинарные.
– Ничего. – Ник повисает на поручне. – Просто лет пятнадцать назад все судачили о незаконных экспериментах сумасшедшего ученого.
– И над чем же он… – Ольви едва не падает – мы отправляемся. – Экспериментировал?
– Вроде как над душами сущностей.
Вскоре я замечаю Университет, с высоты небоскреба кажущийся игрушечным. Он состоит из двух десятиэтажных корпусов-коробко́в, вокруг которых выстроились фонари-спички. От них зигзагами расходятся тропки парка. И если с высоты центральная улица напоминает ящера, то Университет – паука со сломанными ножками.
Вскоре мы сливаемся
