Бояться нужно молча

опыт. Я встаю. Вжимаюсь в стену. Пытаюсь врасти в нее, уменьшиться до крошечной плиточки. Прикасаюсь осколком к коже. Пальцы трясутся. Дернусь – убью себя нечаянно.

– Не надо! – На пороге замирает Ольви.

Как же невовремя ты зашел в гости…

– Выведите его, – командует Джон.

– Что ты творишь, Шейра? – вопит друг.

Молодой Утешитель скручивает ему руки.

– Зачем?! Зачем, Шейра?

– А зачем я? Незачем, – всхлипываю я. Злость вытесняют слезы.

Тот, ради кого я была сильной, умер. Сегодня мне двойка.

– Он любил тебя не за это, – цедит Ольви.

Его выводят в коридор.

Не за это. Осколок выпадает из пальцев. Я корчусь в беззвучных рыданиях. Джон поднимает меня и несет в кровать. Я – маленькая заблудившаяся девочка. Я скоро приеду домой и забуду о страшных играх.

Мне делают укол.

Роботы в белых костюмах убирают осколки и уносят цветы. Оттирают с кафеля кровь, делают все, чтобы не осталось следов произошедшего. Здесь как в болоте. Ты не знаешь, что там, на дне, но правда зудит, как комариный укус, сочится из губы красными каплями. Ты натягиваешь кофту и вытираешь платком кровь, лишь бы не думать, сколько тел прячется под ровной зеленой пленкой.

Я закрываю глаза.

Прости, Ник, я забыла, за что ты меня любил.

* * *

Лица. Дни. Глупые разговоры. С утра – процедуры. После обеда – Утешитель-психолог, конспектирующий каждую мою фразу. Мы общаемся о глобальном потеплении и пересоленной каше на завтрак. Он редко задает вопросы, я не пытаюсь быть вежливой.

Идиллия.

По вечерам я пересматриваю наши с Киром ролики. И фото, где мы в образе сущностей. Он больше не присылает цветы.

Я стала засиживаться допоздна, только бы не возвращаться в ту ночь. Только бы забыть проклятое «теперь точно». Я не устраиваю истерик. Кожа обросла чешуей. Хоть об стену бейся – мне все равно. Я ничего не чувствую.

Прошлое нагнало меня, но я никак не привыкну к новой роли.

За шесть дней я пару раз столкнулась с Альбой. Из-за случившегося наши взгляды потяжелели килограммов на триста.

С Ольви мы видимся лишь в столовой. Ковыряем вилкой еду. Давимся. Хлопаем друг друга по спине. Но – молчим.

Он любил тебя не за это.

Жаль, что меня вырвали с корнем. «Это» давно мертво.

Я прошу Джона о выписке. Гематом мало, седины – тоже. Пролетела почти неделя. Пора возвращаться и надевать маску. Нет, не защиту от сущностей. Скорее, защиту от себя. Мне нужно успеть к Оскару. Попрощаться.

Альба

Я помню все. До царапин на стенах. До букета криков. До липкой тишины. Со мной плотно сплелись события того вечера.

Это не я. Точно-точно. Я потеряла ту, кем была недавно. Я вырыла ей могилу и пообещала поставить лучший из памятников.

Но она боится. Ей проще выколоть глаза и умереть. Без памятника.

Я провалила самый главный экзамен в жизни. И поэтому… я не буду спасать.

Господи, как же глупо. Как же смешно, черт возьми. Я пыталась простить Шейру, сейчас – не могу примириться с собой. Нет, не так. Я не хочу примиряться с собой. Потому что… я убила его. И мне отвечать.

Все то время, пока заживали гематомы, я искала тропки, ведущие в прошлое, но находила лишь бетонную ограду с колючей проволокой. Я наблюдала, как волосы обретают цвет, и понимала, что не заслуживаю этого.

И теперь, в час ночи, я стою у палаты Шейры. Прислушиваюсь к гудению датчиков и приборов. Я решилась. Спустя почти неделю.

Ей вкололи успокоительное. Надеюсь, она спит, иначе… Нет, нельзя думать о плохом. Толкаю дверь. Погружаюсь во тьму. Лунный свет скользит по полу. Стены пахнут моющими средствами. В углу приютились тапочки.

Крадусь к кровати. Вздрагиваю от каждого звука. Стискиваю прозрачный шарик. Я взяла его среди бракованных, когда мы провожали умерших. Три штуки валялось в урне.

Я сую руку в карман и цепляюсь за колечко ножниц. Наклоняюсь над Шейрой.

Прими мой подарок.

Поддеваю ногтем нить кулона. Подруга что-то бормочет.

Нет, нет, не просыпайся. Не время.

Сжимаю кулаки. Кончики ножниц впиваются в палец.

Шейра переворачивается ко мне лицом. Я снова поддеваю нить и разрезаю ее, а затем – забираю шарик. На кровать кладу флешку с браком.

Ты порвала подвеску, слышишь? Ты ее порвала.

Я выскальзываю в коридор и спешу к себе в палату. Сегодня у меня в планах кое-что еще. Правда, нужно дождаться утра.

Готова, Элла? Я знаю, что готова.

Когда за окном начинает светать, я бегу к Джону. До выписки мне далеко, я до сих пор числюсь Последней. Моя цель – отвоевать пару часов.

Прости меня за нас двоих, подруга. Если сможешь.

Шейра

Я буду свободна в девять, после завтрака. Сегодня утром Джон подписал документы.

По пути в столовую я натыкаюсь на Ольви. Впервые за неделю мы обмениваемся улыбками.

– Меня выписывают.

– Отлично, – передергивает плечами он.

– Давай поговорим. Через часик, – предлагаю я. – Где ты будешь?

– У тренажерки.

Город заботится о нашем здоровье. Теперь во втором блоке занимаются спортом. Нововведение.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Постараюсь быстрее.

Я не уйду, пока не попрощаюсь с тем, кого и правда можно назвать героем. Ольви заслуживает лучшей команды.

Ольви и… Ник.

* * *

Ольви сидит на полу и, катая между ладонями теннисный мячик, пялится в потолок. Кудри спадают на лоб, губы плотно сжаты.

Раньше была хотя бы иллюзия нормальной жизни. Сейчас – мы даже не пытаемся вернуться.

Огромные двери тренажерки закрыты. В коридоре почти никого.

– Привет. – Я опускаясь рядом. – Давно ждешь? Извини, если давно.

– Я тоже задержался на процедурах, – признается он.

– Уже известно, что с тобой?

Ольви фыркает, словно я спросила глупость. Впрочем, так и есть.

– Мое тело, – он стискивает мячик, – не такое уж и мое.

Добро пожаловать в клуб нечаянно ломающих жизни. У нас отличная компания.

– В ту ночь… тебе было плохо из-за этого? – Я прислоняюсь затылком к стене. Не хватает сигарет Рене.

– Когда роются в мозгах – роются в коде. Если есть нестыковки с прогой, они выявляются. Все мои симптомы: слабость, головная боль, озноб… Мне тесно в этом теле, Шейра.

– Но ведь тебе лучше?

Я ловлю взгляды редких больных. Пустые, как и у нас. Чем бы наполнить себя, чтобы не сгнить?

– Лучше. Я не умру и не обнулюсь. – Ольви со злостью кидает мячик. – Но я решил отдать тело. Оно не мое и не станет моим.

– И… что случится с тобой?

– Мне найдут оболочку. Возможно, через пять лет, когда дойдет очередь. Возможно, через сто. – Глаза блестят, темнеют, и, кажется, на меня смотрит тот, кому по праву принадлежит тело. – Я не буду жить за счет кого-то. Хотя уже живу. Двадцать три года.

– Ты уверен, что его код рабочий? – Я поджимаю ноги и упираюсь лбом в колени. – Что, если нет?

– Разобьюсь в лепешку, но исправлю его. Буду работать с Ларсом.

– Ты не обязан отдавать тело.

– Да? А что я обязан? – Голос подрагивает, хрипит, как ненастроенное радио. – Это не моя жизнь.

– Ты сильный. Я завидую тебе.

– Глупости.

– Мы же увидимся? Я о