Она прильнула к нему головой, зная, что ему особенно нравилось видеть ее нежной и тихой, но внутри у нее все переворачивалось. Заставить его что-то понять, казалось ей, все равно что, стирая пальцы в кровь, цепляться ногтями за каменную стену.
– Ты для меня – все, – сказала она, но в ее голосе он уже мог расслышать отказ.
Он отшатнулся от нее с потемневшим лицом.
– На свете для меня нет никого дороже тебя.
– Тогда в чем же дело? – спросил он требовательно. – Почему ты мне все время отказываешь?
– Я тебе не отказываю. Я тебе никогда не отказывала.
– У тебя всегда находится причина тянуть. Это одно и то же, – он уклонился от ее протянутых с мольбой рук. – Если бы ты и вправду любила меня, ты бы дала согласие много лет назад. Так что же ты делаешь? Ждешь, что тебе попадется кто-нибудь получше? Это так?
С каждым вопросом его голос звучал все громче. Он вгляделся в нее, умолкшую, подавленную.
– В этом все дело. Ты бережешь себя для кого-то другого.
– Прекрати, Вэй.
На его шее билась жилка:
– Кто? Кто он?
Сифэн посмотрела на дверь:
– Пожалуйста…
Но гнев, вызревавший и бродивший в нем все эти десять лет, не давал ему теперь остановиться.
– Скажи, что мне еще сделать, чтобы стать достойным тебя? – он выдернул свою руку из ее. – Может, тебе не хватает побоев от твоей Гумы, чтобы разглядеть, что происходит прямо перед тобой, так я расскажу тебе. Я порядочный человек, Сифэн. Я не буду тебе препятствовать, если ты хочешь идти своей дорогой, выскажи, чего ты хочешь…
– Думаешь, я этого не знаю? Что я слепа и глупа?
– Да, я так думаю, – закричал он с налитым кровью лицом. – Я предлагаю тебе целый мир…
– Да, но мир такой, как ты его видишь!
– Я спас тебя от этой злой женщины!
– Только для того, чтобы самому заманить меня в ловушку.
Она наблюдала, как он, отвернувшись, схватился дрожащими руками за голову.
– Я принадлежала Гуме, а теперь ты хочешь, чтобы я принадлежала тебе. У меня есть своя душа и своя судьба, и я устала быть собственностью других людей.
Ярость во взгляде Вэя заставила ее отступить назад.
– Я знаю, в чем причина. Это она тебя запугала, уверяя, что ты сойдешь с ума как твоя мать.
Сифэн впилась ногтями в ладони. Он почти нащупал правду, был слишком близок к ней.
– Она всегда считала, что я тебя недостоин, – говорил он, скрипя зубами. – Поэтому она выдумала историю, что ты мне не предназначена, так ведь? Какой же ты ребенок, если веришь в эти россказни. Единственная магия, известная этой стерве, – это ее дурацкое вранье.
– Ты никогда не понимал и никогда не поймешь. Когда речь идет о тебе, Гума ничего за меня не решает. Знаешь, сколько побоев я вытерпела из-за свиданий с тобой? – она обессиленно прикрыла глаза. – Но я не могу полностью отдаться тебе, не рискуя потерять при этом себя.
– Ты ненормальная, – выдохнул Вэй срывающимся от потрясения голосом. – Ты готова выбросить то, что имеешь, из боязни в любом случае это потерять. Видишь, что она с тобой сделала? Ты творение ее рук.
Он был страшен в отчаянии и гневе, ничем не напоминая нежного влюбленного, каким она его всегда знала.
– Может, мне ее надо убить? Сделать так, чтобы освободить тебя от этого наваждения? Может, вот этими руками мне надо схватить эту никчемную шею и так сдавить, чтобы из нее дух вышел вон?
– Она не имеет отношения ни к тебе, ни ко мне.
– Она как раз имеет отношение и к тебе, и ко мне, – прорычал он. С судорожно сжатыми плечами он ринулся к дверям. Затем, остановившись, он заговорил, теперь так тихо, что она с трудом могла разобрать слова:
– Ты думаешь, я всегда буду рядом, буду ждать бесконечно. Это не так, Сифэн. Это не так.
В его голосе были слезы, и она почувствовала боль, как будто меч вонзился ей в грудь.
– Только из-за тебя у меня хватило храбрости уйти от нее. Ты – смысл моей жизни, – молила она, отчаянно пытаясь поверить собственным словам, хоть в них и не было правды.
Опершись о дверной косяк, он заговорил странным сдавленным голосом:
– Но не единственный смысл. Цель твоей жизни в том, чтобы осуществить некое предназначение, о котором она тебе нагадала.
Сифэн прикрыла воспаленные глаза, и перед ней предстала карта с изображением прекрасного воина с окровавленным цветком в руках. Эта карта неизменно выпадала в конце каждого из гаданий Гумы. Но правильно ли они истолковывали ее значение? И если жертвой, которую она должна была принести, был Вэй, значило ли это, что ей следовало отказаться от него так скоро, еще до того, как она проникнет во дворец?
Ведь если эта часть ее судьбы исчезнет раньше, чем предназначено, невозможно предугадать, не испарится ли и все остальное. И тогда в будущем у нее вообще ничего не останется.
– Ты часть моей судьбы, – сказала она, захлебываясь слезами. – Ты всегда был ее частью и всегда ею будешь. Если ты уйдешь, Вэй, все пойдет не так.
Своими словами она как будто старалась накинуть на него канат, чтобы удержать, но он отдалялся, и они оба это чувствовали.
Он прислонился лбом к стене.
– Я сказал сегодня Наследному принцу, что ты примешь его предложение. Он ждет тебя завтра во дворце, чтобы представить своей матери.
Сифэн уставилась на его опущенные плечи и покрасневшие уши.
– Ты знал. Ты знал, что я не скажу «да».
– Я знал.
– И ты все-таки спросил меня об этом.
– С меня хватит. Ты свободна.
Его слова опустошили ее. Она опустилась на колени, и перед ее закрытыми глазами развернулась бесконечная череда бессмысленных лет, которые ей предстоит прожить без него. Лет, в течение которых он не будет просыпаться с первой мыслью о ней, как он делает это сейчас. Он продолжит жить без нее и, возможно, полюбит другую, ту, что свободно и бесстрашно отдаст ему свое сердце без остатка. В эту минуту ей показалось, что она поняла, от чего пыталась освободиться ее мать, предпочтя смерть.
Сифэн почувствовала жжение в груди. Он нужен ей. Это он был воином на карте, и их судьбы были реками-близнецами, глубоко и навсегда врезанными в земную поверхность. Она горела решимостью.
– Мы найдем выход, как нам, несмотря ни на что, остаться вместе, – молила она.
– Теперь у тебя есть то, чего всегда хотела Гума, – с горечью сказал он. – И ты узнаешь, что это гораздо больше похоже на тюрьму, чем то, какой была бы твоя жизнь, выйди ты за меня замуж. Тебя запрут в этом гареме навечно.
– Я в это
