«Оккам» переполнен работниками.
Это опасное время для визита, но Элиза ничего не может с собой поделать: ей нужно увидеть его, убедиться, что он в порядке.
Поначалу трудно различить хоть что-то, освещение на максимуме, как в ту ночь, когда сюда ввезли резервуар на колесах. Элиза прищуривается, идет вперед едва не вслепую, шатаясь, но на лице ее, несмотря ни на что, – улыбка.
Просто заглянуть сюда, чтобы он понял: она его не забыла; продемонстрировать, что она скучает по нему, по теплу, которое он излучает, показать Э-Л-И-З-А; поднять его дух с помощью вареного яйца.
Она вынимает яйцо из кармана и устремляется вперед, на ходу вспоминая танцевальные движения. Она слышит его раньше, чем видит, – похожий на стон кита пронзительный звук словно обходит ее уши, чтоб завязать узел из проволоки вокруг груди.
Элиза останавливается, вся, целиком: тело, дыхание, сердце.
Яйцо выскальзывает у нее из ладони, мягко падает ей на ногу и катится через лужицы, явно оставшиеся после борьбы.
Существо не в бассейне, не в резервуаре; оно стоит на коленях посреди лаборатории, прикованное за ошейник к бетонным блокам. Медицинская лампа на суставчатой ножке жжет его ярчайшим сиянием, и она может ощутить его соленую сухость, словно у рыбы, оставленной мучителями на пирсе.
Блистающие чешуйки потускнели и посерели, грация скользящего через воду существа оказалась уничтожена тяжелыми оковами, не дающими даже распрямить ног. Вместо тихого дыхания из груди доносится хрип, словно у очень старого человека с одышкой, а жабры надсадно трепещут, словно на каждой висит по гире, обнажая грубую красноту внутри.
Существо поворачивает голову – слюна течет у него изо рта – и смотрит на нее. Глаза, точно так же как и чешуя, подернуты тусклой пленкой, и хотя из-за этого сложно разобрать, какого они цвета, нет сомнений, что он пытается изобразить с помощью рук, не обращая внимания на сжимающие их цепи.
Два указательных пальца, направленных на дверь.
Это Элиза понимает хорошо: «Уходи».
Жест его, она не знает как, привлекает ее внимание к стулу, расположившемуся у одного из бетонных блоков. Она не знает, как не увидела этого раньше, не различила яркое пятно посреди лабораторной монотонности.
На стуле лежит открытый пакет зеленых леденцов.
9Никогда за годы в «Оккаме» Зельда не ходила по его коридорам в обычной одежде.
Ее униформа, как она понимает, служит чем-то вроде волшебного плаща. Избавившись от нее, Зельда становится заметной: зевающие ученые и обслуживающий персонал таращатся на нее так, что это вызывает краску на щеках, но всего на мгновение.
Затем ее смывает ледяная волна страха.
Ее платье в крупных цветках, вполне пристойное, выглядит неприличным в этом царстве белых халатов и серых комбинезонов. Она закрывает как можно больше себя с помощью сумочки и торопится дальше – хаос на границе смен продлится еще несколько минут, и этого времени хватит, чтобы найти Элизу и привести в сознание.
Она огибает угол, когда видит Ричарда Стрикланда, выходящего из своего кабинета – он шатается, словно только что спустился с корабля.
Зельда знает этот вид нестабильной походки, она видела ее у Брюстера перед тем, как он завязал бухать, у отца после того, как он попал в лапы старческого слабоумия, у дяди, когда его дом сгорел дотла.
Стрикланд выпрямляется и потирает глаза, которые выглядят так, словно их покрывает корка.
Что, он спал здесь? Нет, похоже, он не спит уже несколько ночей…
Он завершает свой маневр по пересечению порога, и Зельда подпрыгивает, услышав лязг металла о металл. Это оранжевый электрохлыст, Стрикланд волочит его, словно пещерный человек – дубинку.
Он не видит ее, и она сомневается, что он видит вообще хоть что-то.
Он тяжело шагает в другую сторону, и это обрадовало бы Зельду, не знай она, куда именно он направляется – в точности туда, где она собиралась разыскивать сгинувшую Элизу. Она разворачивает мысленную карту «Оккама» – подземный уровень по форме квадратный, и есть еще один путь к Ф-1, но в два раза длиннее.
Стрикланд спотыкается, опирается о стену, чтобы не упасть, рычит от боли в пальцах.
Он шагает медленно. Может быть, она справится.
Если бы только она могла выкашлять страх, затыкающий легкие и ослабляющий ноги…
Она двигается быстро, руки раскачиваются, оставляет позади кафетерий, полный движения и запахов – никаких бутербродов из автомата, настоящий полноценный завтрак. Грубо обгоняет белую женщину, надевавшую сеточку для волос, и получает в спину раздраженное шипение.
Секретари, привлеченные стуком ее каблуков, высовывают головы из копировальной комнаты.
Затем проблема – бутылочное горлышко у входа в амфитеатр.
Эта аудитория так редко открыта по ночам, что Зельда пренебрегла ею в расчетах. Ученые ломятся внутрь, наверняка чтобы посмотреть на очередную вивисекцию, но ей кажется, что они разглядывают фильм ужасов, тот самый, в котором она живет сейчас: шабаш монстров в белых халатах, пялящихся на ее крупное тело и пленку пота на лице.
Они осложняют ее задачу. Но разве так не происходит всегда?
Она принуждена протискиваться через толпу, ставшую вдруг очень вязкой, бормоча «прошу прощения» и «извините» до тех пор, пока она не прорывается на другую сторону и не несется дальше, пытаясь игнорировать смех, нагоняющий ее точно выстрелы из пушки.
«Нет вам прощения, – думает она. – Хотя я и вправду извиняюсь».
Ее сердце колотится, дыхание осталось где-то позади.
Только по инерции она одолевает следующий отрезок и выскакивает из-за угла, едва не налетает на ковыляющего Стрикланда.
Теперь ее заметили.
Повернуть обратно – все равно что признать свою вину. Что она может сделать?
Зельда шагает прямо ему навстречу – ничего более смелого она никогда не желала. Сердце колотит по ребрам точно отбойный молоток, дыхание происходит само собой, без участия сведенных судорогой мускулов.
Он таращится на нее словно на привидение и поднимает электрохлыст.
Хотя по крайней мере не хихикает, точно безумный.
Они стоят точно напротив входа в Ф-1, и между судорожными вдохами Зельда ухитряется выдавить:
– О, доброе утро, мистер Стрикланд.
Он оценивает ее поблескивающими глазами – никаких следов узнавания, хотя они встречались дважды. Лицо его выглядит изможденным и болезненным, следы гранулированного порошка виднеются на нижней губе.
Он прерывает процесс ее изучения, издав презрительное ворчание:
– Где твоя униформа?
Он из тех мужчин, кто знает, как уколоть: делай это первым, и глубоко.
С тем вдохновением, что рождается из отчаяния, Зельда выставляет перед собой то, что только и есть у нее в руках:
– Я забыла сумочку.
Стрикланд прищуривается:
– Миссис Брюстер.
– Да, сэр. Только я миссис Фуллер.
Он кивает, но выглядит так, словно еще сомневается.
И еще он кажется потерянным – Зельда видела такое у белых, которым приходилось остаться наедине с черными. Он не знает, как смотреть на нее, словно находит сам факт ее существования сбивающим с толку.
Благодаря этому он не говорит, а бормочет, слишком тихо, чтобы его услышали изнутри Ф-1.
Если Зельда желает предупредить Элизу, ей нужно
