Радостно, по своей воле и готовые к подчинению, к тому, что их место – сзади.
Американская мечта, а ведь Стрикланд думал, что она потеряна, сгинула в одной из коробок во время переезда. Но умные парни из Детройта создали ее, используя металл. Все, что тебе нужно, мистер, это предоставить бабло, и она твоя.
На территории «Оккама» много мест для парковки, но он выбирает то, что в самом конце, чтобы каждый, кто будет заезжать или выезжать, обязательно увидел его «Кадиллак».
Даже автобусы, привозящие служащих, будут вынуждены проехать мимо.
Он выбирается из машины, приседает рядом с ней на корточки, оценивая великолепие цвета морской волны. Пятно грязи рядом с колесом, еще пятно на радиаторе. Стрикланд достает носовой платок и трет металл до тех пор, пока тот не начинает сверкать.
Он чувствует себя куда лучше, чем этим утром.
У Лэйни есть некий секрет, это неприемлемо, но машина помогает выдержать. Машина – это частичное решение.
Стрикланд достает пузырек с таблетками и вбивает несколько штук в рот.
Второе решение, куда лучше, ждет в «Оккаме».
Его настроение настолько хорошее, что он не делает замечания уборщикам, курящим над загрузочной эстакадой. Увидев его, они бросают окурки и разбегаются. Стрикланд ухмыляется.
И что? Позволим рядовым сотрудникам немного стравить пар.
Он даже подхватывает швабру, оставленную одним из них, и приставляет к стене. Входит в «Оккам» с помощью своего пропуска и ковыляет через полный народу холл. Ученые, администраторы, ассистенты, уборщики. Неужели все они таращатся на него? Стрикланд уверен, что да.
И почему нет? Он ощущает себя таким же большим и сияющим, как «Кадиллак». Пожирающим дорогу и все, что на ней.
Второе решение – это Элиза. Она не появится здесь до полуночи.
Стрикланд подождет, он сохранит бодрое расположение духа и ясность мыслей. Хватит таблеток на сегодня.
Каждая задача, за которую он берется, пропитана предвкушением: он стирает пыль с мониторов наблюдения тем же нежным движением, каким он оглаживал «Кэдди», выслеживает Хоффстетлера – глаза у того опухшие, – чтобы похвастаться будущей вивисекцией, находит коробку и начинает собирать в нее вещи со стола.
Он представляет, как «Оккам», да и весь Балтимор уменьшаются в зеркале заднего вида. Вашингтон за горизонтом. Сидит ли рядом с ним Элиза? Если Лэйни ходит налево за его спиной, почему он не может поступить так же? Он и Элиза будут ехать до тех пор, пока генерал Хойт окажется не в состоянии поймать их.
В двенадцать пятнадцать он нажимает интерком.
– Могли бы вы найти мисс Эспозито и отправить в кабинет мистера Стрикланда? Я тут рассыпал кое-что.
Рассыпал.
Он оглядывается, находит пакет леденцов, ему ведь не нужно больше леденцов. Пока он не откажется от таблеток совсем – точно не нужно. Стрикланд хлопает по пакету. Смотрит, как зеленые пластинки разлетаются по углам. Вполне энергично, очень далеко.
Что, если она не купится на это?
Он смеется и чувствует, как подводит живот. Он нервничает.
Он не нервничал по поводу женщин очень давно.
Единственный удар в дверь, Стрикланд надевает на лицо улыбку и поднимает взгляд: вот и она, проворная, точно школьница, и облаченная в серый наряд уборщицы. Швабра в руке точно посох бо, а подбородок опущен в классической позе недоверия.
Он чувствует холодок коренными зубами. Его усмешка похожа на волчий оскал? Он старается исправить это, и все выглядит как попытка ослабить натяжение резиновой ленты. Она все еще может выстрелить, ударить через комнату, если он не будет вести себя осторожно.
Стрикланд не привык улыбаться.
– Привет, мисс Эспозито. Как вы сегодня?
Девчонка напряжена, точно кошка. Она трогает себя и разворачивает ладонь. Стрикланд оседает в кресле. Словно искрящийся поток проносится через его голову. Практически забытое чувство.
Он совершил так много ошибок, связался с Хойтом, позволил уйти Лэйни.
Но здесь и сейчас в мягком, тусклом сиянии мониторов кроется его последний шанс: Элиза – это то, что ему нужно.
Тихая. Позволяющая себя контролировать.
Она вытягивает шею и осматривает комнату, и это немного сбивает его с толку. Элиза выглядит так, словно ожидает ловушки.
Сегодня Стрикланд изменил своим привычкам: намотал свежие бинты на пальцы, чтобы скрыть их неприглядный вид, а еще спрятал «прывет» под столом.
Он указывает на пол:
– Нет необходимости мыть, я рассыпал свои леденцы. Раскатились из пакетика. Просто не хочу, чтобы завелись насекомые. Небольшая легкая работа. Мог сделать сам. Только у меня куча всяких бумажек. Именно поэтому я тут так поздно.
Ни единого документа у него на столе. Надо было подумать об этом раньше.
Пока Элиза возится с тележкой, он достает выбранную наугад папку из стола. Девчонка входит в комнату с совком и веником, держа их, словно нунчаки.
Она еще и наблюдательна, словно кошка, смотрит на папку, зажатую в его руках. Стрикланду это не нравится, словно его поймали на лжи, но зато ему нравится то, что она смотрит на него.
Элиза опускается на колени в углу и выглядит так даже лучше, чем ранее. Стрикланд ощущает, как его переполняет энергия, похожая на вибрации V-8, спрятанного в недрах «Кадиллака».
Могучие окна. Могучие тормоза. Могучий руль. Просто чистая мощь.
– Я на самом деле не привык к работе по ночам. Устал, поэтому такой неуклюжий. Полагаю, что ты к ним привычная, ха-ха? Это же утро для тебя. Ты ведь полна энергии. Кстати, не хочешь леденцов? Не с пола, конечно. Тут кое-что осталось.
Элиза прямо перед столом, согнулась между двух стульев.
Она поднимает глаза, несколько секунд смотрит прямо на Стрикланда, невероятно красивая в свете мониторов: волосы точно штормовые облака, лицо из искрящегося серебра, шрамы на шее словно две полосы ночного прибоя.
Они так ему нравятся.
Он думает, есть ли еще место на женском теле, где шрамы могут быть красивыми. Много шрамов, очень много.
Она отводит взгляд, но Стрикланду не хочется терять из виду эти шрамы.
– Эй, погоди. Хочу тебя спросить, – говорит он. – Когда ты сказала, что немая… точно, сказала не ты, это та негритянка. Ты же не можешь говорить.
Он смеется. Она нет. Почему? Это невинная шутка.
– В любом случае, мне стало интересно. Ты немая на сто процентов? Поясню. Вдруг тебе больно… ты издашь звук? Не думай, что я собираюсь причинить тебе боль, – Стрикланд хохочет вновь.
Она – нет. Почему она не расслабится?
– Есть немые, что могут кудахтать немного. Мне просто интересно.
Он сам понимает, что говорит не совсем то, что он вовсе не обучен говорить любезности, он не доктор Боб Хоффстетлер, способный отбарабанить любую заумную чепуху, не споткнувшись.
И все же его вопрос заслуживает ответа, кивка, жеста, чего угодно.
Но Элиза просто отворачивается, и возвращается к работе, и, судя по звукам, пытается закончить ее как можно быстрее.
Стрикланд задумывается на секунду: если кто-то игнорирует его, то он об этом пожалеет, эта же уборщица только сохранила свое благословенное молчание, не более.
