Не в мертвой Марьяне Ивановне…
Беспокойство это мешало.
Зудело.
Будто он, Емелька, вновь платяных зверей хватанул, как… он даже поскребся тихонько, чтоб Егор не увидал, а то с Егора после станется насмешничать. Но легче не стало. Наоборот, с каждым мгновеньем Емелька ощущал, как нарастает страх.
Огонь идет.
Не тот, едва прирученный, с которым азары управлялись.
И не тот, что жил в самом Емельке, пугая своей близостью.
И уж подавно не тот, что обретался в печах да каминах.
Нет, этот огонь был дик и необуздан.
По воде?
Глупость какая… вода вон прибывает, и плоты, ими сотворенные, глядятся такой пустяковиной, которую Хозяин вод сметет, не глядючи.
А он огня боится.
И страх, нарастая, что снежный ком, делал Емельку неуклюжим. Потому, когда небо застили огроменные крылы драконьи, он вздохнул с немалым облегчением.
Известный страх лучше неизвестного.
Он читал о драконах.
Не о нынешних, которые по сути своей есть животные, но о тварях прошлого, огроменных и лютых, способных дыханием своим спалить город, о драконоборцах, людях светлых духом и потому наделенных вышней силой. О том, как выходили они супроть тварей и когда побеждали, а когда и гибли, смертью своей все одно победу одерживая.
О да, Емелька любил читать. И ныне прочитанное живо вставало пред его очами.
Как дракон.
Вот не верилось ему, что оные твари и вправду столь велики… а он… крылья полупрозрачные, что слюда, небо закрыли. Тело узкое, угриное, вилось, и вокруг него будто пламя горело прозрачное… пасть зверь раскрыл и дыхнул жаром.
И жар этот, прокатившись по земле, испепелил сосны.
Обратил в прах дальние хаты вместе с Марьяной Ивановной. Высушил воду… второй раз дыхнул змей, и не стало мертвых девок, рассыпались они, будто из песку сложенные. А на третий и сам Хозяин вод занялся. И этого не выдюживши, топнул ногой да и провалился в раскрывшийся колодец.
– Вот тебе… и чудо, – сказал Арей и добавил пару слов покрепче.
Остальные ничего не сказали.
А змей сделал круг над деревней, будто прислушиваясь к чему. И Емельян вдруг понял: не уйдет. Не было дела дракону до проклятой деревни, до людей и до Хозяина вод. Иное ему надобно, а что…
Щит пока держался.
Да только ему недолго стоять, небось против дракона и чары Люцианы Береславовны не помогут… они ему еще на раз дыхнуть. И тогда вспыхнут все.
Дракон сел.
Он опустился на спекшуюся землю, спину выгнул и крылы сложил, и теперь все увидали, что тварюка этая вроде как и не совсем чтобы живая. Сквозь шкуру его золотую просвечивали жилы, которые тоже прозрачными были, а вот через них, если приглядеться, и кости видать было.
Только… живой аль мертвый, но дракон был сильней их всех, вместе взятых.
– И что делать будем? – шепотом, будто опасаючись, что дракон услышит, спросил Еська.
– Не знаю, – шепотом же Арей ответил.
А дракон, вдохнувши воздух – от и жарко стало, и просохла мокрая одежа, того и гляди загорится, – повернулся к ним. Он глядел не на всех.
На Емельку.
И тот вдруг понял, что должен сделать.
Понять-то понял, но… страшно.
А если…
Дыхнет, и все… или, в тех же книгах писано было, что иным разом драконы не спешили дышать, чтоб сразу все пеплом становились, а жгли медленно, чтоб, значится, людям с того мучений вышло побольше… и вот захочет…
Емелька вспомнил гудение огня, когда он, рыжий, стеной вставал, застилая пути все… и то, как сухой воздух глотку драл… запах волоса паленого… конский плач… ужас… и боль, которая пришла после. Вспомнил и оцепенел.
Он не сможет.
Он и со своим огнем не управился, а чтоб драконий…
Он…
Он вытер вспотевшие ладони о штаны.
– Я пойду, – сказал тихо.
– Сдурел?! – Евстя вцепился в плечи. – Куда ты пойдешь?
– К нему. – Емелька мягко выскользнул из рук. – Он меня ждет.
– Ты… ты…
Дракон улыбался.
Он знал, что Емельян все понял верно.
– Он тебя сожрет! Да скажите вы ему…
– Сожрет, – подтвердил Егор, пусть и с неохотой. – Он… не только тебя, всех нас сожрет.
– Нет. – Емелька не знал, как объяснить то, что чувствовал, что знал. Откуда? Да какая разница, знал, и все, и знание это толкало вперед, за ограду. – Я должен… понимаете? Должен… это будет правильно.
Он нашел взглядом Фрола Аксютовича, и тот кивнул: он понимал, что есть долг.
– Так надо, – повторил Емельян, отступая к воротам.
Больше удерживать не стали.
К счастью.
Он бы… он бы справился, он бы не позволил себя остановить, но вдруг да дракон решил бы, что Емельян сомневается? Нет, он и вправду сомневается, внутри трясется листом осиновым, но идет. Ступает по сухой земле – и поверить сложно, что еще недавно здесь разливалась вода… трава прахом осыпается, а дракон все ближе.
И ближе.
И…
Он красив.
Почему в тех книгах не писали, до чего драконы красивы? Этот будто из золотого стекла выплавлен… такое Емелька только в палатах царских видывал, на окнах узорчатых… и то там стекла этого были махонькие кусочки, а тут… переливается на солнце… морда узкая, длинная… глаза желты, и в них столько боли, что тянет взгляд отвести.
Спрятаться.
Но Емелька не станет. Если у него судьба такая…
Он протянул руку и сказал:
– Здравствуй. Я не знаю, как тебя звать…
Дракон дохнул.
Не огнем, не жаром, но… горячим ветром обняло и закружило, едва не сбило с ног. И Емелька побежал бы, пожалуй, если бы ноги его послушались. А раз не слушались, то он и остался.
– Меня Емельяном нарекли… хотя нет, вру… это другое имя, дареное, а звать меня Нежелан… мамка моя не больно-то желала, чтоб я появлялся. А я вот…
Дракон наклонил голову.
Слушает.
– Я знаю, что ты пришел за мной, но не понимаю зачем… ты скажи, и я сделаю, что ты хочешь.
Емельян замолчал, не зная, что еще сказать. Понимает ли его дракон? Или он так… примеряется? Жрать станет? Хорошо бы целиком проглотил, у него вон пасть такая, что и тур поместится, Емелька ему вовсе на один зуб…
Дракон тихонько вздохнул.
И голову вытянул.
Глаза его – каменья драгоценные, бурштыны, которые еще слезами моря именуют. И в них надобно глядеться, что в омуты… драконы разговаривают глазами, это если с людьми. Меж собой-то иначе, но их языка Емельян не поймет.
Никто не поймет.
А с людьми… не так много их было, тех, кто смел заглянуть дракону в глаза. И выдержать взгляд. И главное, услышать… люди слышат то, чего желают.
Емельян вот…
Он слушал рассказ дракона, который был краток и ярок.
И молчал.
И… и когда молчание стало тягостно для всех, сказал:
– Хорошо. Я пойду с тобой. Если моей силы хватит, чтобы источник ожил, я ее отдам. Мне не жаль.
С тихим шелестом развернулось крыло, и дракон заворчал. Ворчание это и удивление, и недоверие заставили Емельяна улыбнуться:
– Мне действительно не жаль… вы не должны
