Он сдавил пальцы, чувствуя, как цепенеют они.
И сам он…
Умирать было холодно.
И холод этот сковал руку, в которой билась пойманною рыбой старуха. Она хрипела и разевала рот, а в круглых выпуклых глазах ее читалась обида.
Егор понял ее.
И даже посочувствовал. И вправду обидно умирать, не исполнив всего, чего хотел. Вот он, Егор, так и не узнал, кто матушку убил… и что он скажет, встретившись?
«Погоди, – хмыкнул Мор, – посторонись теперь… и не дергайся… тебе ее чар не одолеть, а вот я попробую…»
Егор, если бы и хотел, вряд ли б сумел помешать.
Он не хотел.
Он просто думал, что сказать маме, которая ждала, и… и вряд ли так скоро. Егор лишь надеялся, что в ирии к ней отнесутся сообразно ее положению.
Глава 19. Соблазнительная
Кеншо-авар изволил гневаться.
Трое исчезли.
Увели девку и исчезли. И ладно бы двое безымянных, из свиты, пусть и надежных – иных сюда не попало, – но все же простых воинов, которых легко сменить, благо плодородны степи на детей своих. Однако куда исчез Гирей?
Мальчишка, навязанный дальней родственницей, оказался на диво полезен. Он с легкостью решал все мелкие проблемы, которые имели обыкновение портить жизнь и людям значительным. Да и полезность свою доказав, он приблизился ко многим тайнам… и вот теперь пропал.
Куда?
Зачем?
А если… нет, Гирей связан родственными узами. И ладно, допустим, это никогда никого не останавливало, но все же… предавать ему резону нет. Ур-ашиды род большой, но не сказать, чтобы особо знатный. А вместе с Кеншо-аваром могли бы вознестись. Сестрица знает, что Кеншо-авар умеет быть благодарным.
Тогда куда?
Не волки же их сожрали, в самом-то деле.
Россцы?
А если изначально все это – ловушка… и клятва, принесенная чужаком… она пустое?
– Что ты думаешь? – Кеншо-авар коснулся лысой головы мальчишки. Впрочем, спрашивал он исключительно, чтобы тишину разогнать, которая в последнее время стала тяжелой, нервирующей.
И подарок кагана лишь плечами пожал.
Понимай как хочешь.
То ли не думает, то ли не способен свои мысли донести до Кеншо-авара, то ли Кеншо-авару не должно быть до сих мыслей дело, поелику они, как и сердце измененного, принадлежат исключительно кагану…
– Поди прочь… и вели Ульгару, чтобы явился.
Сотник был опытным.
Не из незаменимых людей, конечно. Таковых, если подумать, и вовсе не существует. Прямолинеен. Где-то откровенно глуповат. Но даром наделен, силой, и притом знает свой край, а еще предан как собака. За то и ценен. И дело свое знает.
Явился незамедлительно.
Поклонился.
– Что Гирей?
Ульгар головой покачал.
А страшен сотник. Весь рубцами покрыт, будто шили его из разных людей, и то наспех. Вот и присадили махонькую голову на огромные плечи, про шею забывши. А руки – длинные, жилистые – и вовсе начерно приметали. Оттого и качаются они при каждом движении, будто ветви ивовые.
– Россцы?
Он вновь покачал головой и носа своего, плоского, с раздутыми ноздрями, коснулся. И значит, где бы ни гуливал ныне Гирей, росским духом там не пахло. Этому можно было верить – нюхом Ульгара предки наделили отменным.
И ноздри дрогнули.
Раздулись так, что Кеншо-авару показалось – лопнет нос, а Ульгар развернулся влево. И поворачивался он всем телом, только руки мотнулись, взметнулись к перевязи с парой сабель.
– Что?
– Там, – Ульгар указал на север. Верней, указал-то он на стену походного шатра, изнутри прикрытого шелком для красоты и чтобы не забывали те, кому доведется в гости заглянуть, что не с простым азарином дела ведут. – Бабы. Две. Бегут.
Бабы – и две?
Посреди глухого леса?
Кеншо-авар только от одной избавился, а теперь две, стало быть…
– Привести? – Иногда Ульгара посещали вполне здравые идеи.
– Приведи. Только…
Про осторожность можно было не напоминать. Ульгар все-таки неспроста дожил до своих сорока лет.
Бабы были.
Точнее, баба.
Девка.
Одна.
И хороша… вот что у россцев нравилось Кеншо-авару, так женщины их. Что статные, высокие красавицы, что вот такие, тонкие и нежные, будто цветы весенние. Правда, что этот вот конкретный цветочек в лесах делает, Кеншо-авар не отказался бы узнать.
– Благодарю вас, – прошептала девка, не пытаясь вырваться. И Ульгар держал ее крепко, но… бережно? Вот уж от кого Кеншо-авар не ждал этакого. – Благодарю…
И всхлипнула, слеза хрустальная скатилась по белой щеке. Щека, следовало сказать, была слегка запыленной, да и сама девка… волосы растрепались, расплелись, легли на плечи золотым покрывалом. А сами плечи покаты.
Губы ярки.
Глаза что камни драгоценные.
Лейла? Она, ранившая сердце Кеншо-авару, и мизинца этой красавицы не стоила. И тем подозрительней.
– Кто ты? – Кеншо-авар сделал знак сотнику отпустить боярыню.
Тот подчинился, но… неохотно?
И уйти не ушел. И когда она оглянулась на сотника, тот смутился и взгляд отвел. Вот же… все зло от баб… и пусть не сделал пока Ульгар дурного, но Кеншо-авар не станет ждать, пока…
От девки следовало избавиться.
Потом.
После.
Не пропадать же этакой красоте попусту.
– Я… – Она потупилась, и от одного взмаха ресниц жаром Кеншо-авара окатило. – Я несчастная дочь Мирослава Батош-Жиневского.
Сказала и замолчала, позволяя оценить сказанное.
Батош-Жиневский…
Уж не тот ли… Кеншо-авар пожалел, что так и не вернулся Гирей-ильбек. Голова у мальчишки светлая была, и влезали в нее все хитросплетения росских родов. А у него вот путались. Своих-то до седьмой родни мог перечислить, а тут…
– Батюшку моего в смуте обвинили, казнили безвинно, – шепотом продолжила девушка, и, поникшая, выглядела она столь беззащитной, что в душе Кеншо-авара зародился гнев.
Правда, с ним он управился.
– Матушку сослали… мы с сестрой жили в тереме царском, пока… меня замуж принудили идти… отдали недостойному… полукровке азарскому…
Слезы катились крупные, что жемчуг морской драгоценный.
Но к слезам Кеншо-авар остался равнодушен.
Полукровка?
Средь росских бояр случались и отмеченные степною кровью, но вот чтобы наполовину… один лишь был. И этот один до недавнего времени интереса не представлял никакого. Раб недостойный… кто ж знал, что рабом он быть перестанет.
Нет, в степях ему не рады будут, и на кошму он не сядет, даже если иных наследников не останется, но вот…
Неспокойно.
– Мы умоляли брата… и царицу… – Ее голос дрожал, и если бы самого Кеншо-авара умоляли хоть бы в малой степени так, он бы уступил. – Но разве значили хоть что-то наши слезы… нас вырвали из дома, закинули на подводы, потащили… поселили в какой-то убогой избе… и заставили полы мыть.
Ульгар заворчал, что означало высшую степень возмущения.
И вправду, как можно деву столь нежную к грубой работе принуждать? Неужели настолько обеднел Батош-Жиневский, что на холопку не хватило?
– А потом… мы с сестрой услышали… услышали, что мы не случайно тут оказались, что это место… оно особое… здесь похоронена первая царица. – Слезы на глазах высохли. – И с ней – книга, которая кровью писана была… книга особая, тайная… и кто эту книгу возьмет, тот обретет власть немалую.
Теперь она почти шептала.
И чудилось – манит обещанием.
– Но чтобы книга в руки
