И рученьку к груди приложила, чтоб точно понял Кеншо-авар, кого в жертву определили.
– Тогда-то и решили мы бежать… не знали сами куда… куда глаза глядят… понадеялись, что не бросит Божиня сирот.
Это они зря. Боги, что местные, что иные, к сиротам были равнодушны.
– Сестра твоя где? – Кеншо-авар понадеялся, что голос его звучит достаточно грозно, чтобы девка испугалась.
Но хороша.
Редкостная красота. Сестра его родная, некогда очаровавшая кагана, и вполовину не была столь же хороша. А еще, сказывали, ревниво оберегала свое место подле Великого, пусть продлятся его дни до возвращения Кеншо-авара с удачей, истребляя всех мало-мальски пригожих девок.
Эту кагану показывать нельзя.
Красива.
А еще и кровей хороших… нет, показывать Кеншо-авар не станет. А вот в своем доме он хозяин. И жены его пусть скандалят меж собой, но с ним, господином, покорны и ласковы. Глядишь, и эта приживется. А нет, то хотя бы ненадолго скрасит одиночество Кеншо-авара.
Ожидание.
Книга… искушение было невелико.
Чужие сказки. Чужая магия. Может, дастся в руки, а может, и нет. К чему рисковать? Нет уж…
– Вы ведь меня не отдадите им? – жалобно спросила девица.
– Не отдам… – И Кеншо-авар запоздало махнул рукой, позволяя сотнику удалиться.
Удалился.
Но с превеликой неохотой.
– Так а сестрица твоя где? – повторил вопрос Кеншо-авар. И пусть хороша была незнакомка, сладка, как дикий мед, но красоты ее недостаточно, чтобы вовсе разума лишиться.
– Моя бедная сестра… ушла… – Слезы высохли.
И девка теперь смотрела внимательно.
Раздраженно даже.
Будто ждала иного… может, и вправду ждала. Только не дождется. Не стал бы Кеншо-авар рукой кагана, рукой крепкой, карающей, когда б легко было его разум затуманить.
Он запустил пальцы в волосы.
Сжал кулак.
Шелковистые пряди… жаль будет портить.
– И куда же она ушла?
– В лес.
В синих глазах мелькнуло что-то этакое… недоброе. Злится? Кеншо-авар легонько потянул за волосы, заставляя девку подняться.
– И не страшно ей там, в лесу, будет? – спросил он ласково.
– Страшно…
– Так отчего ж она ушла? Отчего не с тобой осталась?
Она подходила медленно, словно бы нехотя, и этим уже дразнила Кеншо-авара. Тот облизал губы, и девка повторила его движение, только… показалось, конечно.
Баба.
Просто баба.
Может, отравить вздумала. Может, зарезать… дело-то житейское. Ты убиваешь, тебя пытаются… тем жить интересней. Огонь в крови горит, и давно забытый азарт заставляет брать змею в руки в отчаянной надежде, что не укусит.
Дурная молодецкая забава… старшего брата Кеншо-авара укусила… долго он отходил… кричал страшно… конечно, он-то думал, что берет безобидную кабуршуту, которой и дети-то не боятся, а в кувшине для игры оказалась рогоглавица. Не иначе, как заползла погреться.
Бывает.
– Я больна, – выдохнула девка в самое лицо. И пахло от нее хорошо, цветами, медом сладким. – Моя сестра… мы… мы решили, что будет разумней оставить меня… она сама быстрей дойдет.
Лжет.
И пускай. Все одно заняться нечем.
– И куда она идет?
– В город… тут рядом город имеется. – Теперь голос девкин был низок, ласкал слух. А тонкие пальчики коснулись губ, и от прикосновения этого стало горячо, даже ноги подкосились.
Умер братец дорогой, единственный сын старшей жены, которая той еще стервой была. Матушку Кеншо-авара она в могилу отправила, не пощадила… как убивалась, как плакала… и по сыну, и еще потому, что утратила место свое подле отца.
Брата было жаль.
Немного.
Он Кеншо-авара в седло посадил и учил многому, но слабым был. Вечно в людях все искал хорошее, светлое… у каждого, мол, в душе сыщется.
Может, и сыщется.
К чему вспомнилось?
Девка, встав на цыпочки, коснулась губами губ. И выпила дыхание.
Брат перед самой смертью очнулся. И велел позвать Кеншо-авара… тогда еще просто Кеншо, мальчишку босоногого, одного из семнадцати сыновей…
Одного…
Шестнадцать братьев слишком много.
Но тогда Кеншо испугался, что понял он… понял.
– Я знаю, что ты сделал. – Ургай лежал на кошме, сшитой из шкур нерожденных ягнят. Он иссох. Посерел. И сделался страшен, как дух подземного огня. – Я знаю…
Он прогнал и рабов, и целителей, которые подпитывали силой гаснущий огонь его души, хотя все знали, что это лишь продлевает муку.
– Я ничего не сделал! Я ведь перед тобой руку совал…
…и бросил в кувшин уголек.
Простенький фокус, сунуть руку в кувшин, чтобы не задеть змею, в нем спрятавшуюся. Змеи поутру сонны и медлительны. И если быть осторожным, очень осторожным, то и руку вытащишь целой. Вот только не тогда, когда змея раздражена.
– Ты ее посадил… и ты бросил уголек… – Ургай поднял белую руку. – Подойди… я не стану мстить… и проклинать.
Кеншо-авар выдохнул с облегчением. Брату он верил. Тот, глупый, никогда не умел лгать, полагая, будто сильным ложь не к лицу.
– Я просто хочу понять… зачем?
Зачем?
Сложный вопрос.
А зачем убили тихую Лайвери-нани, которая никогда не желала власти, но довольствовалась лишь любовью своего мужа и господина? Она и Кеншо любила, сказки рассказывала, пела песни и называла своим мальчиком. В чем же она провинилась?
В том ли, что чаще других приглашал ее отец в свои покои?
В том ли, что поднес ей золотое ожерелье вперед старшей жены?
– Месть? – Ургай умел читать души.
Месть. И страх. Разве самого Кеншо пожалели бы?
– Мама была не права… не трогай остальных, – попросил Ургай. – Перстень… возьмешь потом.
– Конечно. – Кеншо вытер пот со лба брата.
Возьмет.
Дождется, когда ослабеет дыхание и лежащий на кошме человек сравняется цветом с этой же кошмой. Стянет с еще теплой руки и, вытерев тщательно, наденет на мизинец. Ныне он, Кеншо-авар, – старший сын…
– Проказник, – раздался нежный женский голос. И Кеншо-авар понял, что именно он теперь лежит на кошме, не способный пошевелиться. Он жив.
И дышит.
И… после Ургая настал черед Эфедри, который был силен и туп. С ним получилось легко… остальные… младших Кеншо просто велел удавить, когда отца не стало. Ни к чему грызня за наследство. Потому и отправились в огненный край что отцовские жены с наложницами, что отродья их…
– Вы, люди, смешные. – Девка сидела рядом, обнаженная, она была прекрасна и в то же время невыразимо уродлива. Кеншо-авар и сам не мог понять, как так получается, чтобы и прекрасна, и уродлива. А она сидела, перебирала его волосы, гладила щеки.
Улыбалась.
– Вы убиваете друг друга ради какой-то ерунды… власть… что такое власть? Призрак. – Она облизала свои пальцы. – Месть… страх… смешные, да… мы убиваем ради пропитания. И нас вы ненавидите, тогда как вы сами куда страшнее.
Кеншо-авар хотел было что-то сказать, но из горла вырвался хрип.
– Тише. – Девка положила ладонь на грудь, и показалось – упал огромный камень, выбивший остаток воздуха из ребер. – У нас с тобой целая ночь впереди…
Глава 20. Покаянная
– Зослава, а Зослава. – Рыжая Еськина голова вынырнула из зарослей малины. – Ходь сюды.
– Зачем?
Я огляделась.
Пусто… вот же, вроде ж и народу в деревеньке немало, а поразбрелись, поразбежались все.
– Ходь, дело есть…
У меня тоже дело было. Уж если кто и сумеет волосья собрать, так
