26.07.72
Утром пришлось идти к врачу, после вчерашнего вызова на дом обязан. Все как обычно, неясно, зачем ходил. Систолический шум никуда не делся. «Лёша, не волнуйся, меньше двигайся и обязательно носи с собой валидол». Слышал сотню раз. Что еще врачи могут придумать? На работе ничего никому не сказал. Зачем посторонним знать лишнее?
На складе магазина нашелся завалявшийся набор дерева для ИЖ-5. Приклад и цевье из ореха, крепеж вороненый. Цена, только не смейтесь, 29 дореформенных рублей, то есть на сегодняшний день 2,90. Дешевка! Федор Тимофеевич сказал, что по тем временам само ружье с рук около 120 стоило, 29 рублей за деревяшки считалось дорого. Сейчас ординарная двустволка ИЖ-58 больше сотни стоит, а тогда, по словам старого охотника, цена была шестьсот. Кто не знает, по реформе 1961 года старые десять рублей менялись на один новый, цены тоже поделили на десять.
На стрельбище десятками жгу патроны, в конторе меня натаскивают на фото. Развожу проявитель с закрепителем, слушаю наставления, снимаю, проявляю, печатаю. Такое впечатление, что всю оставшуюся жизнь буду работать фотографом.
Приходила девчонка с осчастливленным стишком парнем. Слава богу, не ко мне, а в ателье – шить платье. Тишком подмигнула, дескать, дожала беднягу.
Предсказуемо, ювелирку, привезенную мною с материка, расклевали. Денег неплохо поднял, но что важнее, приобрел авторитет. Продавал же по магазинной цене, вот народ и оценил.
Привел оружие в порядок. Приклад на дяди Петин ИЖ встал, как родной, а вот цевье не пригодилось. У моего оно отрывное, а в комплекте нового образца, под защелку. Старый приклад сгорел в печке, а смазанное и заполированное ружье встало в шкаф. При первой же возможности надо подарить его кому-нибудь.
Гильзы ИЖа от золотых пуль освободил. Из двадцати гильз вытащил сорок круглых пуль, общим весом за 800 граммов. Обернул каждую в кальку, сложил в коробочку и убрал в упаковочный ящик, специально пару штук взял на работе. Туда же заложил вещи дяди Пети, про которые знать никому не стоит. Коробку с сотней мелкашечных патронов сюда же заныкал. Вдруг чего. Работал в нитяных перчатках, чтобы пальчиков не оставлять. Ящик убрал в контейнер. Пусть до весны стоит, потом разбираться буду.
Гильзы ИЖа вновь снарядил припасами Чалдона. Надо же пристрелять ружье на стрельбище. «Вальтер» почистил, смазал для хранения. На него документы есть. С натяжкой его даже можно считать спортивным оружием, но светиться с ним совсем не хочется.
Пустой жестяной чемоданчик от тестера был признан мною достойным хранилищем для денег. Металлический, во-первых. Крепкий замок, во-вторых. Почти полностью герметичен, в-третьих. Причем «почти» легко исправить, уплотнив резинкой щель между корпусом и крышкой. Деньги, пенальчики от валидола и остатки ювелирки легко поместились. При себе оставил только пару сотен, купюрами не крупнее десятки.
Чемоданчик густо смазал машинным маслом от ржавчины и прикопал в углу сарая. Вроде ничего компрометирующего в доме больше нет.
Жеку по поселку никто не зовет иначе как дискобол, только «диско» заменили словом, начинающимся на букву «П». Он очень переживает. И Юну потерял, и даже взрослые смотрят как на последнего гада. Мать его карманных денег совсем лишила. Отец почти не разговаривает.
Сокол хочет лететь в Питер, поступать в техникум, однако денег наскреб лишь на дорогу. У родителей просить не хочет, он гордый. Стрельнул полсотни у меня в долг. Думаю, навряд ли отдаст, но одолжил. У меня много, а парня жалко. В субботу уезжает.
Вообще, история поселка здорово поменялась. Ким не пошел работать и не спился, а поступил учиться в техникум. Сокол – вот тоже к нему уезжает, а в прошлой жизни после десятого класса пошел на завод токарем.
На работе, как самого молодого, тетя Даша послала к дяде Вите домой, тот на работу не пришел и кушать тоже. А у себя он не готовит, два раза в день ходит столоваться. Делать нечего, пошел к нему в барак. Стукнул в комнату, вроде молчит. Надавил, дверь открылась.
Комната квадратов восемнадцать, у окна кровать, на кровати дядя Витя лежит в испарине. Температура под сорок. Быстро рванул на вход, там телефон, и позвонил в больничку. Врач приехал, даже думать не стал, сделал укол и забрал больного. Говорит, похоже на сильную простуду.
Меня что за сердце тронуло? Сухофрукты поделены на пайки. На одной штучке кураги три изюмины лежит. На хурме две. На грушах и яблоках по четыре. Видать, по тюремной привычке, чтобы дольше растянуть, разделил, разложил на доске и замотал целлофаном для сохранности. А обстановка у него в комнате небогатая.
Доложился тете Даше, она захлопотала, банку киселя налила, велела отнести. Я в магазине бутылку соку и банку болгарского вишневого компота купил. В приемном покое сказали, что с больным все нормально, скоро здоров будет. Вот если бы ночь так пролежал, было бы грустно. Передачу ему отнесут, но свидеться пустят только послезавтра.
27–29.07.72
До обеда стрельбище, после обеда пошел проведать больного. Сам лежал в нашей больнице. Кормят обильно, но довольно однообразно. Что вы хотите при такой отдаленности? И скучно. Значит, надо переслать что-нибудь для развлечения. «Какой старый зека не любит чая? – подумал я. – Даже заваривать его, и то развлечение».
Вы слова записывайте, вдруг, не дай бог, придется вспомнить. Не везде примут, но весь набор будет полезен. В продмаге взял плитку чая. Именно прессованную плитку, такого чая я не видел ни до, ни после Камчатки. По смутным слухам, именно плиточный чай хорош для чифиря. Итак, «чай прессованный, № 3» – одна полукилограммовая плитка. И не спрашивайте про № 3, я многие годы пытался понять, есть ли номера 1, 2, 4 и что вообще значит эта цифра. Сахар колотый, полкило. Не пиленый, а тем более, упаси господи, не быстрорастворимый, именно колотый предпочитают настоящие варнаки. Сало шпик, один килограмм. Я сказал, мне не на жаревку, а кушать, отрезали кусок потолще. Колбасы нет, но банка колбасного фарша лишней не будет. Кило белых пряников «Полярных», кило темных «Медовых», кило сосательных леденцов «Взлетных», килограмм карамели «Весовой», ну той, что без фантиков. Головку чеснока взял из дома, соль и перец в
