– Если это все, то тебе стоит отдохнуть, – безошибочно угадала Ситри, подойдя ближе. Стефания кивнула, но с места не тронулась.
– Еще минуту, – попросила она. – Я сейчас.
Сиденье трона оказалось твердым, на нем долго не просидишь. Стефания положила руки на подлокотники и прикрыла глаза, воскрешая в памяти образы, которые так боялась забыть. Вот отец принимает крестьян, его фигура будто вырезана из камня. А рядом мама, такая сильная и такая красивая женщина, с любовью смотрит на своих подданных. Стефании предстояло стать такой же, как она, или даже лучше ее. Кровь предков заставляла сердце биться быстрее, прогоняла холод, который в нем поселился. Люди никогда не остаются одни, если им есть кого помнить.
Уже к вечеру в замок начали стягиваться люди, изможденные, но не потерявшие надежды. Стефания приказала не закрывать ворота всю ночь, организовала караул из тех, кто прибыл первым. Ей и самой было некогда спать, она лично встречала своих людей, контролировала работу кухни, где женщины почти из ничего готовили горячую еду для вновь приходящих. Холодок короны ни на миг не давал ей забыть, кто она теперь и что должна делать.
Только через час ей удалось осуществить свое желание и поговорить с Германом. За этот час она раздала столько приказов и приняла столько решений, сколько не принимала за всю свою прежнюю жизнь. Но вот наконец зал опустел, и она спустилась по ступеням с тронного возвышения.
– Я выглядела убедительно? – спросила она, принимая руку Германа, помогающего ей удержаться на ногах, которые подкашивались от пережитого стресса.
– Еще есть чему поучиться, – ответил он. – Но начало хорошее.
Он улыбнулся ей, и Стефания впервые за минувшие сутки почувствовала, как становится легче. Стефания понимала, что для нее нет обратного пути, поэтому особенно ясно осознала свои истинные чувства. К друзьям, которым регулярно трепала нервы, к Ситри, без которой было так пусто, что хоть вой. К Герману, который незаметно стал для нее всем.
– Если тебе грустно, поплачь, королева, – сказал он. – Я побуду с тобой.
– Нет, мне не грустно. – Стефания покачала головой. – Мне некогда грустить. Пойдем, я должна убедиться, что на кухне все в порядке и припасов хватит, чтобы накормить всех.
Стефания обернулась на свой трон, и на долю секунды ей показалось, что кто-то невидимый обнял ее сзади за плечи.
– У меня впереди много дел. – Она отвернулась и взяла Германа за руку.
– Ты справишься, – подбодрил он, но Стефания все равно видела, как ему грустно.
– Вот и мой дом, Герман, – сказала она. – Я давно мечтала тебе его показать.
Герман не отводил от нее взгляда, и она отмечала все новые детали его незаметного преображения. Как будто после ее коронации из его глаз ушла улыбка.
– Нас ждут, поговорим позже, – сказал он и повел ее к выходу.
– Ваше величество, – в коридоре к ним сразу подбежала Марта. – Из деревни пришли люди. Впустить их?
– Конечно. – Стефания кивнула своей помощнице и, повернувшись к Герману, сказала: – Я буду занята некоторое время. Марта покажет, где можно расположиться на ночь. Увидимся позже.
Позже. Увидимся позже…
Позже наступило на закате, когда багровый шар солнца спускался по небу, окрашенному в лиловые, розовые и фиолетовые цвета. Заснеженные шапки гор вдалеке сверкали, отражая этот свет, и казалось, будто они горят огнем. Герман ждал Стефанию во внутреннем дворе, зябко переступая с ноги на ногу. Ветер утих, снегопад тоже, но мороз только крепчал, и Герман недоумевал, почему девушка выбрала для встречи такое странное место.
– Прости, пришлось задержаться, – извинилась она, появляясь из-за стеклянных от мороза деревьев. На ней было то же платье, что и днем, только сверху накинута легкая короткая шубка из белого меха.
– Тебе не холодно? – обеспокоенно спросил Герман, беря в руки ее холодные пальцы. – Давай вернемся в тепло.
Стефания покачала головой и повела его за собой в глубину парка, разбитого ближе к крепостной стене. Снег хрустел под ногами, Герман пытался угадать, что хотела показать ему Стефания, а она сохраняла интригующее молчание. Наконец деревья расступились, и Герман увидел семейное кладбище королей и королев Виндштейна. Небольшое святилище, состоящее из гранитного валуна с выбитыми на нем именами, одними из многих, каменной женской фигуры и сидящей у ее ног волчицы.
– Здесь нет праха ни моих родителей, ни сестры, – тихо сказала Стефания. – Их пепел развеяли со скалы, и они стали ветром, который гуляет среди горных вершин. Их имена привязаны к земле, и только они. Герман, – она повернулась к нему, – я хочу, чтобы они видели тебя оттуда, где они сейчас находятся.
И словно в ответ на ее слова порыв ветра взметнул ей волосы и послал Герману в лицо горсть снега.
– Тогда пусть они заодно услышат кое-что очень важное, – сказал он серьезно. – Я люблю тебя, Стефания. Я больше не хочу сомневаться и идти на попятный.
Она шагнула к нему навстречу, и солнце скрылось, оставляя их наедине друг с другом. Еще пару часов назад Герман чувствовал себя самым несчастным человеком всех миров. Он своими глазами видел, как его любовь стала для него окончательно и бесповоротно недостижимой, как будто железный обруч на ее голове превратился в щит, сквозь который ему не пробиться. Наедине в тронном зале Стефания искала его поддержки, а он мог думать только о том, как ему жить дальше.
А сейчас понял как. Ради нее.
У Стефании были очень холодные руки. Спустя четверть часа, когда они с Германом пришли в ее спальню, скрываясь от охранников, как парочка влюбленных подростков, ее пальцы совсем заледенели. Герман помог ей справиться с завязками легкой шубки, и та полетела в сторону, белой мягкой шкуркой ложась на спинку кресла.
Волосы Стефании растрепались и намокли от растаявшего инея, и она неловко убирала их с раскрасневшегося лица. Горели свечи и огонь в камине, загодя разведенный служанкой. Тьма за окном казалась беспросветной, словно мира за пределами этой комнаты не существовало.
Но они в нем и не нуждались.
Поцелуи были совсем другими, не как всегда, и Герман тонул в их всепоглощающей нежности. Волны жара блуждали по телу, учащали дыхание, заставляли сердце биться быстрее. Стефания стояла так близко, пахла так сладко. Была такой нужной и такой родной, что кружилась голова.
– Герман, – шептала она, словно в полубреду. – Герман…
Он гладил ее плечи, путался пальцами в густых длинных волосах. Она горячо дышала ему в шею, и ее губы задевали чувствительную кожу. Внутри что-то напряженно натянулось и вибрировало, как звенящая струна.
