Стефания не собиралась отступать. Ее платье тяжелой парчовой волной соскользнуло с плеч и упало на пол. Она перешагнула его, и трепетный свет камина охватил стройное тело, едва скрытое белой сорочкой, грудь часто вздымалась, туго обтянутая тонкой тканью. Белое на белом, и водопад темных волос на нем.
– Я люблю тебя, – сказала Стефания и взялась за бретельку.
Герман опередил ее, перехватил за запястье и, отведя ее руку в сторону, поцеловал плечо. Стефания тихонько охнула, смущенно отворачиваясь, и Герман сам сдвинул бретели. Сорочка с шелестом заскользила по обнаженной коже. Герман не чувствовал своего тела, но ее – всем своим существом. Стефания стояла перед ним такая беззащитная, красивая, любимая. И Герман желал ее, как никогда и никого не желал.
В неверном дрожащем свете среди пляшущих по стенам теней они оба были словно и не они вовсе. Сами как два языка огня, сплетающиеся в жарком танце. Одно дыхание, одно бешено колотящееся сердце на двоих, жар обнаженной кожи и прикосновение сухих горячих губ. Герман слышал сквозь шелест простыней неразборчивый хриплый шепот. Стефания повторяла его имя, и ее волнующий голос все сильнее погружал его в неизведанный мир собственных глубоко спрятанных чувств.
Он ощущал ее всей кожей, каждый изгиб юного женственного тела, находил губами каждую родинку, каждый мелкий шрам. Это все принадлежало ему, он и владел, и подчинялся.
И это было прекрасно.
Корона лежала на кресле, забытая до утра. Герман целовал не королеву, а женщину. Свою женщину.
Стефания еще спала, когда Герман проснулся и открыл глаза. За окном едва-едва занимался рассвет, по стеклу растекались морозные узоры, и сквозь проталинку в самом центре виднелось серое предрассветное небо, готовое вот-вот окраситься в розовые цвета зари. Герман повернул голову и обнаружил, что девушка лежит к нему спиной, тесно прижавшись и устроив голову на сгибе его локтя. Это ощущение приятной теплой тяжести и начинающегося онемения в руке его, похоже, и разбудило. Стефания же дышала размеренно и глубоко, спутавшиеся волосы щекотали Германа, одеяло приоткрывало белоснежное плечо и краешек спины.
Герман вдруг почувствовал стыд за то, что произошло между ними вот так, почти случайно. Все должно было быть по-другому, он хотел, чтобы Стефания запомнила эту ночь как что-то волшебное, замечательное. Он вздохнул и осторожно вытащил руку.
С другой стороны, какая разница? Что было, то было.
Стефания пошевелилась, медленно перевернулась с боку на бок и, оказавшись лицом к Герману, открыла сонные глаза.
– Ммм… – промычала она неразборчиво. – Доброе утро.
Желтый лучик упал на ее щеку, пробившись сквозь узоры на окне, и девушка поморщилась.
– Доброе утро, – сказал Герман. Больше добавить было вроде нечего, и он замолчал.
Стефания потянулась, выскальзывая из теплого плена одеяла, и прижалась к его плечу мягкой грудью.
– Что бы ты себе ни придумал, я не девушка в беде и не соблазненная красавица.
– Я знаю.
– Тогда почему ты так на меня смотришь?
Герман не знал, что она увидела в его взгляде, а спросить не решился. Ее белые гладкие плечи будто светились изнутри жемчужным сиянием, Герман хорошо чувствовал сонный жар, исходящий от ее обнаженного тела, запах ее волос. Все это было до удивления естественно, так, как оно и должно было быть давно. Он приподнял краешек одеяла, приглашая Стефанию прижаться крепче, и накрыл их обоих, сохраняя тепло. Огонь в камине успел погаснуть, и комната быстро остывала. Стефания устроила голову у Германа на груди и обняла его за пояс горячими руками.
– И все-таки я до сих пор не могу понять, – начала она издалека, – почему ты меня полюбил? Именно меня? Когда вокруг столько других, хороших девушек. Без проблем, бывших мужей и смертельных проклятий. Мягких, добрых, милых девушек. Скажи, Герман? В чем секрет?
Она чуть приподнялась, заглядывая ему в лицо, и длинные пряди защекотали кожу.
Сейчас от девушки шли ровные и чистые эмоции, светлые, как морозное небо. Она была спокойна, расслаблена, где-то на дне улавливались отголоски пряной страсти и жгучего желания под легкой пенкой из персиковой нежности. Ощущать это было приятно.
– И ты думаешь о такой ерунде? – спросил он.
– Это для тебя ерунда, – капризно протянула она. – Ответь на вопрос.
Герману не хотелось копаться в причинах – это только бы все испортило, но Стефания смотрела ему в глаза, не позволяя улизнуть от ответа.
– Когда вас поселили к нам, я был очень зол и очень недоволен, – нехотя сказал Герман. – Я только тогда осознал, как сильно привязан к своему брату, пусть он об этом и не догадывался. Нам как будто дали второй шанс, и тут вы. И твой эмоциональный фон всегда как бушующий шторм, это… это раздражало.
– Ты чувствовал все мои эмоции?
– От них не получалось отгородиться, – оправдался Герман, и это было чистой правдой. – Даже во сне я знал, что рядом тебе снятся кошмары. Это так, словно меня тянуло к тебе против воли. Я испытывал подобное лишь к одному человеку.
Он даже не закончил, а от Стефании уже потянулись тоненькие ростки ревности.
– И кто же это? – спросила она, когда пауза уж слишком затянулась.
– Альберт.
– Серьезно? – Она забавно фыркнула. – Я похожа на Берта?
Герман напомнил ей про их брачную связь, и Стефания, кажется, поняла, что он имел в виду.
– Извини, – шепнула она и легко поцеловала в плечо. – Я не подумала.
– Теперь мы имеем все основания ревновать друг друга, – пошутил Герман.
– У меня они всегда были. Ты же, наверное, даже не осознаешь, какой ты хороший, – укорила его Стефания и глубоко вздохнула. Герман с пугающей четкостью ощутил этот вздох, и по телу прошлась волнительная дрожь. Им стоило сначала одеться и привести себя в порядок, а потом разговаривать, Герман боялся попросту потерять нить беседы, когда Стефания невольно жалась к нему, вздыхая или устраиваясь поудобнее.
Такого он никогда не испытывал и надеялся больше никогда не испытать ни с кем, кроме Стефании.
– А что дальше? – напомнила она. – Когда ты понял причину?
– Я полюбил тебя такой, какая ты есть, – ответил Герман, не задумываясь. – Тебе не нужно в этом сомневаться, я говорю правду. И ты бываешь несносной, с этим трудно поспорить, иногда ты и правда меня раздражала, особенно поначалу, но нельзя вот так просто взять и убрать из человека все дурное,
