Хорошо, вектор гравитации вниз по ближайшему коридору направлен. Хорошо, магазины полные.
Прекрасно!
Несемся. Куда – сами не знаем. Мелькнули впереди хари железные, перечеркнул их строчкой из игольника… Что с ними дальше стало – понятия не имею. Мимо пролетели.
А за нами – волна яркая. И, подозреваю, с жизнью не совместимая.
Закричал Трифонов – в ловушку гравитационную попался, к стенке притянуло. Выручить бы, да куда там! Щелкай не щелкай переключателем движков – вниз несет.
Даже и не пробовал. Дурной я человек, не то что Халилов.
Вижу впереди – небо черное, звезды…
Приехали.
Стрельнул на удачу сигнальной, да только кто успеет! Лететь до самой сырой землицы. И кто меня просил именно на километре заходить? Пятьдесят метров бы сдюжили, даже сотню – повалялись по госпиталям потом, ничего особенного…
А еще… Так не хочется трусом помирать. Скурвился, братец! Как есть скурвился.
Кончился коридор. Пустота вокруг. Сверху – свет яркий потоком бьет. А снизу… Снизу бот десантный взмывает. Гравизацепы – включить. Движки скафандра – на максимум. Пусть горят, пусть дохнут, но…
Повезло. Дотянул. Прямо на покатую спину бота бухнулся. Рядом – Халилов опрокинулся. Неудачно, боком.
Потащило есаула к краю. Врешь, безносая!
Игольник выкинул, зато товарища держу.
И сам держусь.
Боль я почувствовал позже.
…Мертвецы приходят под утро. Заглядывают в окна лишенными век буркалами, мерцают бледными ликами в темноте.
Стонет. Не мертвец, другой. Нешто я? Просыпаюсь.
Поднимаюсь тяжело на постели, стараясь не потревожить ушибов. Падение обошлось недешево. Вся эта вылазка вышла слишком дорогой. Восемь человек потеряли.
Приходят теперь.
Мне и раньше приходилось терять соратников и убивать врагов. Но никогда, никогда я не терял никого из-за собственной трусости и глупости.
Кое-как накинул халат поверх пижамы.
Спустился вниз, в гостиную. Задумчиво посмотрел на графин с коньяком – и налил сока какого-то местного фрукта.
Напиток этот я невзлюбил с первого дня на Тритоне: слишком горчил.
Как мои мысли.
Что мешало мне подумать перед тем, как руки корявые к кнопкам тянуть? А если идиот от рождения – почему не попытался затормозить, вытащить Трифонова?
Только не надо о том, что долг рядовых – умирать, чтобы жили более ценные сотрудники. Для кого моя рожа «более ценна»? Все, что я видел, мог рассказать и погибший.
Является теперь, гад. В окошко смотрит.
…Я гостил у Халиловых четвертый день. Отделавшийся парой переломов есаул валялся в постели, едва удерживаемый совокупными усилиями доктора и Мариетты.
Меня же занимала депрессия.
Так и так дел выходило немного.
В Новоспасск коршунами слетелись представители штаба войскового атамана, а вслед за ними великих держав, забывших о нейтралитете. Иноземные политики с нашими штабными азартно делили шкуру неубитого медведя и, в принципе, никому не мешали: все равно Столица по гиперсвязи настоятельно посоветовала оставить решение вопроса в ведении бесов.
Что до них, коллеги из Святого Владимира предпочли свалить ответственность на меня. Не виню: кто-то непременно должен был сломать на проблеме шею, а я уже успел вляпаться по уши.
Местная Дума не слишком помогла. Высоколобые подкинули пару целей для дронов и разведвзводов, которые мы с завидной регулярностью отправляли на ту сторону, окончательно наплевав на суверенитет территории Пятерки. От Структуры, впрочем, держались подальше. Одного раза хватило.
Видимой пользы выполнение задач не принесло.
Из головы не шли нелепые слова спасенной про улыбки. Они пугали сильнее, чем что бы то ни было.
Будем говорить прямо – у меня не осталось веры. Патриотизма. Смелости и совести. Даже страха. Я перешагнул за грань возможного, вышел с другой стороны и обнаружил, что там тоже есть жизнь. Если бы нашел пустоту – вышло бы проще.
И я не был уверен, что то, что воздвиглось у горизонта, не станет такой же гранью для всей Империи – а то и Человечества.
Пограничные патрули уже поговаривали о призраках на том берегу.
…«Вы слишком много думаете, – сказал мне вчера отец Георгий. – Это хорошо». Я только скривился в ответ. В церковь шел неохотно – мешали те остатки стыда, что затаились на дне сердца.
Но особого выбора не имелось – можно было, конечно, напиться, но три чайных, трактир и ресторан гостиницы оказались под завязку забиты политиканами, а это еще хуже.
Нажираться в гостях счел, тем не менее, верхом моветона.
В храме дышалось свободнее. Привычные слова, смысл которых вдруг разучился понимать, успокаивали, как и знакомые с детства запахи. Народу на службу набилось много, но это было в порядке вещей – люди в Новоспасске не забывали о Боге. Не то что я.
«Знаете, сыне, – сказал батюшка, до ужаса нелепо смотревшийся в подряснике как будто не по размеру, – вы не так уж больны, как вам хочется думать».
Мы шли по дорожке, беседуя. Ветер бросал в лицо лепестки вишни – будто началась метель, а нервы утратили способность чувствовать мороз.
«Не надо, отче, – попросил я. – Раз уж зашла речь о врачебных метафорах… Помните, была такая болезнь – лепра? Проказа, как в Писании. Прокаженным больно. До определенного предела. Когда болезнь его перешагнет, у них уже ничего не болит. Нечему. Вы можете дать мне что-то от фантомных болей?»
«Ко мне и моим братьям идет весь город, – невпопад ответил батюшка, – от пятилетнего мальчугана до войскового старшины. Все хотят знать наше мнение о том, что за рекой, хотя мы в первый же день объявили, что будем ждать и молиться».
«Это естественно», – пожал я плечами.
«Это естественно. Люди обеспокоены. Но вы первый из всех, с кем я говорю за эти дни, кто озаботился своей душой», – в глазах священнослужителя – искорки от солнца; а кажется – слезы.
«Я не…»
«Просто вы не осознали того, что тревожит вас. Успокойтесь. Тот, кто еще ищет Бога – уж точно ничего и никого
