– И ужин был частью представления?
– Да, в память о поездке. Мы упаковали сумки и напоследок устроили прощальную вечеринку. Проводить нас пришли больше двухсот учеников. На следующее утро мы сели на самолет. Через час полета мы вернулись обратно, приземлились на аэродроме неподалеку и в ночи прокрались назад с нашими сумками. Тогда мы в первый раз попали в этот госпиталь.
– На том огромном лифте? – спросил Уилл.
– Да. В начале он предназначался для обустройства, была обставлена даже приемная, чтобы все выглядело, как положено, и мы чувствовали себя поспокойнее. Но не все пошло по плану. Фрэнк так и не попал на наш самолет, – сказал Непстед, его лицо расплылось, но тут же вернуло прежнюю форму. – Он заболел, как сказал доктор Абельсон.
– Но он солгал? – уточнил Уилл.
– Нет. Таким образом они спрятали Фрэнка от Абельсона. Мы больше никогда его не видели.
– Ты думаешь, что это подстроил Уоллес?
Непстед кивнул.
– Генри Уоллес помог Томасу Гринвуду спасти сына. Вот для чего он приехал в Центр. Но Абельсон, похоже, совсем об этом не волновался. Позднее он сказал нам, что Фрэнку дали более важное задание.
– Если его отец знал, что к чему, почему он не вытащил остальных? – спросил Ник.
– Не могу сказать. Может, потому что он ничего не знал. А может, потому что мы не были его сыновьями. Большинство из нас так и не видели Фрэнка с тех пор.
– Большинство из вас так и не покинули тот госпиталь, – сказал Уилл.
– Рэймонд, что же там произошло? – мягко спросил Ник.
Непстед помолчал, после чего заговорил довольно сбивчиво.
– Мы находились в госпитале всего несколько дней, каждый был заперт в своей комнате. Новые процедуры оказались гораздо болезненнее. Нам становилось все хуже, и поэтому кололи обезболивающее… а потом все пошло не так. Сперва это случилось с Джорджем Гэйджем из Балтимора. Однажды мы проснулись, а он исчез. Потом и остальными стало твориться что-то странное. Все изменились меньше, чем за месяц. – Непстед часто заморгал, его глаза наполнились печалью. – Уилл, я видел их.
Уиллу пришлось до боли сжать кулаки, чтобы сдержать ярость.
– Мы тоже их видели. Они все еще там.
– Я знаю, – прошептал Непстед.
– Что мы видели? – непонимающе переспросил Аджай. – Как мы могли их видеть, Уилл?
– Так это они были в той комнате с огромными баками? – спросил Ник.
– Я объясню позже, – Уилл убедился, что Ник понял намек, и опять повернулся к Непстеду: – Продолжай, Рэймонд.
– Мы жили вместе в бараках, но после того, как начались исчезновения, нас изолировали в палатах, больше похожих на тюремные камеры.
– Их мы тоже видели, – вставил Ник.
– Они забирали парней по одному, всего девять человек. Никто не говорил, что происходит или куда их забирают. Но я видел Джорджа, точнее то, во что он превратился.
– Пока не остались лишь двое, – сказал Уилл. – Ты и Эдгар Сноу.
– Верно, – проговорил Непстед. – Наши палаты были рядом. Мы могли перешептываться через решетку. Нас держали там несколько месяцев, наблюдали и регулярно брали анализы, но ни он, ни я не заболели и не изменились, как остальные. Гораздо позже я узнал, что они сымитировали авиакатастрофу, чтобы объяснить наше исчезновение. Они сбросили исправный самолет в озеро Верхнее и сказали, что он упал на обратном пути из Европы. Тела, разумеется, не подняли.
«Как знакомо это звучит», – подумал Уилл.
– Они поставили тот памятник, – произнес он вслух, – и все ваши родственники решили, что вы мертвы.
– Да. Мы с Эдгаром поняли, что теперь мы заключенные. На двери повесили замки. А потом они забрали и Эдгара тоже. Я подумал, что он заболел так же, как остальные, а если он еще жив, то думает то же самое обо мне.
– Но ты был здоров, – сказал Аджай. – Ничего не произошло.
– О да, абсолютно здоров. Как по учебнику. – Непстед поднял руки с саркастичным смешком. – Я продолжал жить, стараясь приспособиться к одиночному заключению. Я был единственным ребенком у родителей, почти без друзей, так что привык к одиночеству. Медсестры приносили мне книги и газеты, включали кино и в целом обращались со мной хорошо. Но скоро я понял, что Рэймонду никто не позволит жить спокойно. После «катастрофы» в этом не было сомнений, о чем я узнал через год, когда Эдгар пришел навестить меня.
– Для чего?
– Чтобы склонить меня к сотрудничеству и показать, что эксперимент все же окончился успехом. Потому что в конце концов Эдгар изменился, и процедуры не убили и не изуродовали его. Он облысел, стал намного больше и сильнее, но, не считая этого, остался прежним. Он показал мне свои способности – например, что может сделать одним лишь взглядом, – а кроме того, свою силу и физическую неуязвимость, устойчивость к боли, болезням, жаре и холоду. Он показал, как научился контролировать себя. Больше всего поражало, что Эдгар мог выглядеть абсолютно обычно, стоило ему только захотеть.
– Он стал одним из них, – сказал Уилл. – «Рыцарем».
Непстед кивнул.
– У Эдгара в глазах всегда горели огоньки, но теперь они стали еще ярче. А почему бы и нет? Его существование подтверждало, что Абельсон способен претворить свой план в жизнь и создать армию Святого Воинства.
– Но с какой целью? – спросил Уилл.
– Служить «Рыцарям». Понимаешь, они знали обо всем лучше, чем страны или правительства. Они думали, что начинается война, которая уничтожит весь мир. И «Рыцари» стали бы той единственной силой, которая бы смогла выжить и построить новую цивилизацию на пепле старой.
– Так Эдгар Сноу стал первым современным Паладином, – резюмировал Аджай. – Это оправдало все их ошибки.
– А раз он смог выжить, они надеялись, что и ты сможешь, – произнес Уилл.
– Да, поэтому меня там и держали, – согласился Непстед.
– А главным все еще был Абельсон? – задал вопрос Ник.
– Нет, через несколько месяцев после начала финальной стадии он перестал появляться в госпитале. Больше я его никогда не видел.
– Когда примерно это было? – спросил Уилл.
– В начале весны 1939 года. С тех пор я видел только Эдгара и пришел к выводу, что он и стал главным. Он сказал, что Томас Гринвуд уволил доктора Абельсона тогда же, когда запретил «Рыцарей». Через несколько месяцев после того, как спас своего сына. Я не знаю, что случилось с Абельсоном.
– Как много Гринвуду было известно? – спросил Уилл. – Должно быть, он каким-то образом прознал о госпитале.
– Мне никто не докладывал, что знал директор, а что не знал, – заметил Непстед, болезненно усмехнувшись. – Я оставался там заключенным еще четырнадцать лет.
– Боже, – выдохнул Аджай.
– Все эти годы я не менялся. Ни в какую сторону. Я ничем не болел, даже простудой. И не состарился ни на один день.
Уилл вспомнил первое, что услышал от Непстеда: «Я намного старше, чем выгляжу».
«Похоже на то, что происходит с нами», – подумал Уилл.
– Так что, вы понимаете, их процедуры сработали.
