Таламир посмотрел почти умоляюще.
– Я ее муж, ближе меня у нее никого нет…
– Ты и так герцог Карнавон.
– Но пока она не найдется, я ничего не могу. Ни жениться, ни завести наследников…
– Ты торопишься жениться? – Лидия вскинула изящно подведенные брови, и Таламир стушевался.
– Ваше величество, герцогство не должно оставаться без наследника.
– Ну так ищи супругу. Свою, сбежавшую. Думай, куда она могла пойти, раз ближе тебя у нее никого нет, – с насмешкой указала Лидия. – Алаис Карнавон может найтись, но… внешность у твоей супруги уж очень своеобразная.
Таламир коротко выругался, забыв, что находится перед лицом королевы.
Да если бы речь шла о похоронах, это понятно. Кто там будет труп разглядывать, в глаза ему лезть и волосы трогать – крашеные или нет? А показывать живого человека…
– Как ей только удалось спрятаться…
– Значит, она уже не в городе. Неужели ты думаешь, что она бежала, не имея никакого плана? Подумай лучше, куда она могла поехать, к кому…
– В Эфрон?
Ее величество пожала плечами.
– Вполне возможно.
Таламир вдруг шагнул вперед, порывисто опустился на одно колено.
– Ваше величество! Позвольте мне! Я сам отправлюсь в Эфрон! Я его…
– Не разрешу.
Ее величество покачала головой. Карнавон слишком много себе позволял, к тому же его высокомерие и надменность не нравились людям. Про Эфрона так сказать было нельзя. Он был свой.
Эфрон можно бы стереть с лица земли, это несложно, но формально они ни в чем не виноваты. Одного уничтожить, второго, так и трон под Лидией зашатается. Нельзя спешить с такими делами, так и до бунта недалеко. А Таламир…
Подумаешь, смеются над ним! От насмешек еще никто не умирал! Да и…
Если военачальник набирает слишком много силы, это тоже плохо для государства. Лидия собиралась оставить трон своему сыну. Слабый Таламир был бы ему подмогой, а слишком сильный… помехой?
Соперником?
– Неужели у нее вовсе не осталось родни?
Таламир пожал плечами.
– Она не говорила.
– Так расспроси слуг. Неужели никто ничего не знает? И вообще, хватит о твоей супруге. Неужели у нас не найдется более приятных тем?
Глаза Таламира стали бархатистыми, теплыми, губы раздвинулись в улыбке.
– Разумеется, найдется, моя королева.
* * *Ланисия в раздражении воткнула иголку в гобелен, который начала вышивать.
Дело решительно не ладилось. Розы выглядели подозрительно капустными, у златовласой девы было кислое выражение лица, а рыцарь, судя по внешнему виду, мечтал оказаться от своей героини подальше. Неладно было и в вышивке, и в душе у Ланисии, и в замке Кларендон, ох неладно.
Бывает вот так.
Ты – сирота, племянница, седьмая вода на киселе, взятая из милости в дом Карнавонов. Герцог обращает на тебя внимания не больше, чем на комнатную собачку, кузина смотрит сверху вниз, кузены посмеиваются, впрочем, беззлобно, но разве от этого менее обидно? Пусть одета она как нищенка! Ведь вы же мне выделяете деньги на одежду или старые платья от своих щедрот, вы! И этим же попрекаете?!
А попрекали часто.
И крышей над головой, и куском хлеба, и неблагодарностью…
Ланисия была достаточно горда, чтобы нести свою ношу с достоинством – и не собиралась скрывать свою гордость. Этого ей простить и не могли.
Наверное, единственная, кому приходилось еще хуже, – кузина Алаис. Младшая, откровенно некрасивая и нелюбимая дочь в знатном семействе Карнавон.
Ланисия до сих пор помнила, как, спасаясь от злой шутки, убежала в библиотеку – как же пошутил кузен Филон? Серое платье, серая мышка, глядишь, выйдет замуж за мельника и будет белой мышью?..
Что-то такое.
Одно дело, когда над тобой издевается кузина, но когда ей вторит любимый человек – это намного больнее.
Ланисии хватило гордости, чтобы вскинуть голову и едко отпарировать: мол, вам ли, кузен, не знать, каково на мельнице, чай, каждый третий день к мельничихе в гости заглядываете. Дождетесь – вас ее супруг вилами приветит. И вышла из комнаты.
Библиотека была единственным в замке местом, где можно спокойно поплакать, никто из знатного семейства Карнавон не увлекался книгами. Филон предпочитал охоту на женщин, Эштон – простую охоту, кузина бредила нарядами и драгоценностями – и герцог охотно платил за радости старшей дочери, надеясь выгодно ее пристроить.
Ланни привычно забилась в дальний угол за книжными полками и разревелась. Рыдала она вдохновенно и со вкусом, пока не почувствовала на своем плече детскую руку.
– Опять братья?
Глаза Алаис, казалось, светились в полумраке красным, и больше всего она напоминала призрака. Тонкая, хрупкая, с белыми волосами и полупрозрачной в библиотечных сумерках кожей. На миг Ланисия даже вздрогнула, вспомнив детские сказки про ярь-водянку, которая создана из грязной морской пены и охотится на людей. Но рука, которая легла на плечо девушки, была вполне человеческой, теплой и надежной. И Ланисия дрогнула.
Она же не железная! Она понимала, что девчонка потом все расскажет матери, так что ей же еще и попадет, но сил больше не осталось. Хоть кому бы выговориться!
Но Алаис сильно удивила девушку. Она промолчала. Хотя сколько ей тогда было? Лет пять?
С тех пор библиотека стала маленькой тайной девочек.
Они не разговаривали на людях, чтобы не наткнуться на злую насмешку, они тщательно скрывали ото всех свою дружбу, но часто, очень часто пробирались по ночам в библиотеку и шушукались, сидя на старом подоконнике.
Он был большой, такой, что Алаис и Ланни могли устроиться на нем вдвоем. Подобрать ноги, задернуть штору, прижаться друг к другу, завернуться в одеяло, давно принесенное из комнаты Алаис, – и шептаться обо всем подряд, поверяя друг другу свои обиды и горести.
Ланисии было легче.
Карнавоны были ей неродными. Достаточно близкое родство, чтобы о ней позаботиться, достаточно дальнее, чтобы лишний раз не обращать на Ланни внимания. Но она их не любила.
Приживалка – и только.
Злые слова ранили, но не сильно. Так, в меру.
А вот Алаис была родной. И в то же время хуже любой приживалки. Над ней за глаза посмеивались даже слуги.
Над ее внешностью, замкнутостью, неуклюжестью… даже над любовью к старинным балладам и то подшучивали «любящие» братья и сестра.
Герцог просто не обращал внимания – неудачная дочь, такую выгодно замуж не пристроишь, проще уж в монастырь отдать, все польза, герцогиня брезгливо морщила нос – после рождения Алаис ей досталось от супруга. Подозревали измену, но родимое пятно Карнавонов в виде летящей чайки таки было на плече у новорожденной, так что удалось оправдаться. Но неприятно же!
Никто не любил девочку, и тем печальнее было, что она-то любила своих родных слепой щенячьей любовью. Как старый мудрый пес, который не бросается уже под ноги, получив достаточное количество ударов, но наблюдает из угла и безмолвно просит – ну полюбите же меня в ответ! Ну хоть немного!
Только вот мольба оставалась безответной. Может, на собаку и то обратили бы больше внимания, чем на девочку. Вот Алаис и жаловалась кузине Ланисии, находя у той
