Пассажиры и команда уже перебирались в шлюпку, а те, кто мог плыть самостоятельно, усердно гребли к уцелевшему судну. Кель заметил, как Айзека вытаскивают из воды – живого и относительно здорового. Второй корабль был поврежден непоправимо: в борту зияла дыра, нос разлетелся в щепки, бушприт и фок-мачта переломились надвое. Починить его в открытом море было невозможно, а трюмы уже наполнились водой.
Кель услышал, как Саша зовет его, и вскинул руку, чтобы ее успокоить. Затем уцепился за обломок носа, секунду передохнул, собираясь с силами, и поплыл обратно к разбитому кораблю.
– Боюсь, лейтенанту совсем худо, – сказал ему моряк, пока шлюпку спускали на воду. – Мы не сможем его передвинуть.
– Помогите подняться! – крикнул Кель, и рядом плюхнулась веревочная лестница. Кель полез наверх, едва переставляя дрожащие руки и ноги и стараясь не думать о том, что может ожидать его на палубе.
Из живота Джерика торчал зазубренный обломок мачты.
– Все на другой корабль! – приказал Кель, подталкивая к шлюпке оставшихся членов команды и гвардии. – Я позабочусь о лейтенанте.
– У нас мало времени, капитан, – возразил рулевой. – И вы не сможете освободить его так, чтобы он не истек кровью.
– Идите! – взревел Кель, и люди закивали и попятились. – Все прочь!
В ушах шумело, перед глазами плыло, но Кель опустился на колени рядом с Джериком и попытался отыскать силы, которые были ему так нужны. Джерик заметил командира и попробовал улыбнуться, однако в глазах его плескалась боль, которая искажала обычную дерзкую ухмылку. Кель положил ладони ему на грудь, стараясь не задеть торчащий из тела кол, и тут же отдернул их. Все, что он слышал, – хор разрозненных криков.
– Ты звучишь как чертова птичья стая, Джерик! Я не смогу это повторить! – простонал он в отчаянии.
– Мне всегда нравились ваши застольные песни, – просипел лейтенант. – Может, исполните одну из них?
– О боже, заткнись, – простонал Кель, но все-таки рассмеялся – горько и коротко. Затем он закрыл глаза и обхватил обломок мачты. Он не сможет исцелить Джерика, если его не вытащит. Значит, кол нужно было убрать так, чтобы не убить при этом лейтенанта.
Кель не замечал ни скрипов разваливающегося судна, ни криков тех, кто умолял его покинуть корабль. Он вспомнил, как поранил Джерика, желая поставить на место. Тогда он расходовал свой дар так беспечно. Оставалось надеяться, что исцеление той пустячной раны не помешает ему вылечить Джерика теперь, – упрямого, нахального, надежного и почти уже бездыханного.
Кель на мгновение пожалел, что Саша не может взять его сейчас за руку, – хотя для того, чтобы проникнуться состраданием к Джерику, ему не была нужна ничья помощь. Кель любил Джерика. Любил и мог спасти. Взревев для храбрости, он одним рывком вытащил кол и молниеносно зажал рану, из которой начала хлестать пузырящаяся кровь.
– Ах ты сукин сын, Джерик! Слушай и делай, как я говорю, – заорал Кель.
Джерик послушался как минимум в одном – он заткнулся. Глаза лейтенанта закрылись, а дыхание стало совсем мелким и прерывистым. Сил на шутки не осталось. Кто-то звал Келя, но он мысленно отмахнулся и направил всю свою страсть и ярость в тело друга, приказывая тому исцелиться, срастись, вернуть себе облик, задуманный Творцом. Кель впечатал это намерение в плоть и кости Джерика, во все его органы, в пересыхающие от кровопотери вены и перевитые жилы. А потом затянул дурацкую застольную песню – из тех, что лейтенант любил особенно, – умоляя этого наглеца задержаться на земле еще немного.
– Мы идем домой с войны, башни черные видны. Эй, солдат, бросай редут, скоро пива нам нальют!
Кель пел, представляя, что это не пиво, а целительный свет вливается в Джерика и наполняет его жизнью и силой. Глаза защипало от соли, и Кель быстро зажмурился, чтобы не отвлекаться. Руки уже раскалялись, ладони дрожали все сильнее. Он ни на секунду не позволял себе умолкнуть.
– Не обижайтесь, командир, – сказал Джерик после пятого куплета. Кель распахнул глаза: лейтенант смотрел на него снизу вверх. – Но застольные песни вам даются ужасно. В следующий раз попробуйте что-нибудь про любовь и прекрасных дам.
Кель отпрянул, разом заметив и здоровый румянец на щеках Джерика, и плутоватую улыбку у него на губах. Туника юноши была порвана там, где ее пробил обломок мачты, и сквозь лохмотья просвечивала новая, абсолютно здоровая кожа, лишь немного запачканная подсохшей кровью и алыми отпечатками ладоней Келя.
– Я знал, что вы не будете долго злиться, капитан, – пробормотал Джерик и с наслаждением вздохнул, словно празднуя возвращение в мир живых.
Кель повалился на остатки палубы и начал смеяться – сперва тихо, а потом все громче и наконец зашелся в полном облегчения хохоте. Джерик поднялся и протянул ему руку. Они вместе доковыляли до борта и без особого изящества перевалились через него, предоставив друзьям выловить их из воды.
Глава 16
После пересчета экипажа Петер, Гиббус, два моряка и второй помощник капитана по имени Эджен Барнаби были признаны пропавшими без вести. Пятерых мужчин забрало море. Кель воспринял их смерть тяжело. Саша – еще тяжелее. Она винила себя, что не предвидела всего, что не подготовила людей как следует, что вообще позволила им плыть через море, навстречу опасностям. Как бы Кель ни уверял ее, что над судьбой она не властна, сколько бы Падриг ни говорил, что это путешествие принесет больше пользы, чем причинило вреда, – Саша считала себя ответственной за все несчастья.
Спустя два дня уцелевший корабль, на котором после крушения собрата стало вдвое больше пассажиров, грузно вошел в бухту Дендар. В отличие от джеруанского побережья с его тропическими зарослями и мягкими песчаными пляжами, берега Дендара изобиловали скалами с узкими заливами, где с трудом мог пройти корабль. Это была естественная защита королевства против моря.
После горного коридора залив вновь расширялся, открывая взгляду следы прежнего процветания. У добротных причалов с легкостью можно было вообразить десятки кораблей, больших и малых. Над пестрыми скалами тянулась полоса сочной зелени: деревья возвышались над утесами, точно тенистый караул. Еще дальше виднелась зубчатая стена, указывающая на человеческое присутствие, –
