Наконец она распахнула глаза, с недоумением посмотрела на Келя, а затем перевела мутный взгляд на королеву.
– В-ваше величество? – продребезжала она, словно отвыкла пользоваться голосом. – Леди Сирша? Вольгары ушли?
Кель опустил руки, отвернулся и в два счета попрощался с остатками ужина. После чего, не позволяя себе задуматься, бросился к маленькому деревцу и начал все сначала. Саша не отставала от него ни на шаг.
Не каждое дерево было Ткачом, и не все Ткачи были деревьями. Некоторые оказались кустами, а дикая роза обернулась женщиной с таким же именем. Одни пробуждались легче, чем другие, а несколько человек отказались переплетаться обратно. Когда Кель чересчур долго задерживался у одного дерева, Саша подталкивала его дальше. Когда уставал, заставляла отдыхать. Теперь он ночевал в роще, не возвращаясь в замок даже ради краткой передышки и сберегая все силы для исцеления. Когда он просыпался, Саша уже ждала рядом. Кель следил, чтобы она ела и отдыхала не меньше него, и попросил Джерика охранять ее, когда он сам не мог.
По мере того как Кель продолжал исцелять и пробуждать, горестные вопли затихали, а сердцебиение, заключенное в стволах и шипастых ветках, начинало напоминать привычные ему мелодии. Теперь его уже не тошнило с такой силой – словно Ткачи Каарна почувствовали, что их любимые пробудились, и сами потянулись навстречу свету. Однако число их все росло, и справляться с просьбами уже исцеленных стало едва ли не труднее, чем лечить.
– Целитель, это мой сын, – говорила заплаканная мать, поглаживая светлую кору.
– Целитель, ты поможешь моей дочери? – просил отец, утягивая его к кусту сирени.
– Целитель, теперь ты разбудишь моего мужа? – не отставала женщина по имени Роза.
Гвардейцы окружили Келя кольцом и попросили людей набраться терпения, но они подчинились, только когда Саша велела им разойтись к своим любимым, в какой бы форме те ни находились, и ожидать там. Падриг начал вести перепись горожан: семьи постепенно воссоединялись и покидали рощу. Лес вокруг замка медленно редел, а Каарн наполнялся жизнью и голосами.
Их было так много. Часы сливались в дни, дни – в недели. За каждым деревом оказывалось еще одно. Пока посреди поляны не осталось лишь последнее.
– Он хотел быть последним. Хотел подождать, пока обо всех остальных позаботятся, – прошептал Падриг. Глаза старика были полны сострадания, и Кель понял, что время пришло. Он не отдыхал уже много часов, но должен был покончить с этим сейчас.
– Это король Арен. Он хороший человек. Добрый. И очень любит свой народ. – Голос Саши надломился, а пальцы на руке Келя сжались.
Он лишь пожал ее руку в ответ, опустил ладонь на дерево и позволил ее скорби и его горечи смешаться и воспарить над ними, точно дождевому облаку.
– Много лет назад, когда я была просто маленькой испуганной девочкой в чужой земле, он стал моим другом. Я знаю, чего тебе стоит его призвать… Но он заслуживает исцеления.
Сердце Келя дрогнуло и заныло, выводя собственную песню. Это был глубокий, низкий стон – мелодия исцеления, которая поднималась из самой его груди и пульсацией оплетала руки. Из горла вырвался глухой, грозный звук – словно раскат предгрозового неба или эхо приближающегося камнепада. Как и во все прошлые разы, он безошибочно узнал момент, когда дерево пробудилось и старая кора обернулась новой плотью. В отличие от Перевертышей, Ткачи меняли облик одетыми: их наряды превращались в кору, листья, ветки и цветы.
Ствол не растворился и не разрушился, а просто стал иным. Человеком. Листья стали мельче и начали кудрявиться, кора распалась на кости и сухожилия, и перед ними предстал человек с густой бородой и белоснежными волосами. Ростом он не уступал Келю, но был более сухощавым и угловатым. Все черты его лица и тела выражали спокойную твердость, а острые скулы и слегка загнутый на манер клюва нос придавали сходство с идолом, целиком вырезанным из деревянной колоды.
Кель без сил рухнул на колени, и король Арен обхватил его за плечи, не давая упасть.
– Сирша говорила, что ты придешь. Она видела день, когда в Каарн явится Целитель. Не знала твоего имени, но видела лицо.
Кель поднял отяжелевшую голову, которая так и норовила склониться к плечу, и отыскал Сашины глаза. Она плакала не скрываясь – словно предала его, словно продала его жизнь за свое королевство.
– Прости меня, капитан, – взмолилась она. – Прости меня.
– Не за что прощать, – прошептал Кель. В следующую секунду мир перед ним покрылся туманом, он коснулся лбом земли, будто для молитвы, и позволил милосердной тьме поглотить его целиком.
Глава 18
Ему не пришлось смотреть на встречу Саши с мужем. На их воссоединение. Очнувшись, Кель увидел только комнату. Он раскинулся на широкой кровати: ботинки куда-то исчезли, оружие аккуратной стопкой было сложено рядом. Кель на мгновение задумался, сколько человек понадобилось, чтобы его сюда дотащить, и удивился, почему его не оставили приходить в себя в лесу. Любое прикосновение несло яркую, пульсирующую боль, перед глазами вспыхивали разноцветные круги. В прошлый раз, исцелив столько людей, он проспал несколько дней и очнулся на Сашиных коленях. Теперь он проснулся совершенно один, измученный душой и телом.
У него опять отросла борода, но Саши рядом больше не было.
Кель попытался привстать, зная, что даже крохотное движение поможет расслабить задеревеневшие мышцы. В глотку словно насыпали песка, мысли затянуло паутиной. К счастью, на прикроватном столике ждал кувшин с вином и тяжелый кубок. Проигнорировав последний, Кель схватил
