Наконец солнце опустилось за край леса, толпа рассеялась, и смотр талантов подошел к концу. Ночная стража заступила на пост, король с королевой удалились в замок, и мост через ров подняли. Кель вернулся в свою комнату в гарнизоне и открыл книгу, которая принадлежала другому Целителю Каарна. Медленно, с величайшим старанием он начал вчитываться в оставленные ею строки, надеясь отыскать между ними вопросы на ответы, которыми никогда прежде не задавался.
Кем ты была?
Кто я?
Как тебе хватило мужества уйти?
Глава 20
Столы ломились от яств, какие только может вырастить человек и вообразить себе ребенок. Мяса по-прежнему было мало – несколько индеек, два гуся и одна курица, привезенная из бухты Дендар, – но с тех пор, как Кель подстрелил лань, каарнцы поймали еще двух оленей, а недостаток мяса сполна возмещался обилием других лакомств. Свежевыращенное зерно собрали, смололи в муку и наготовили всевозможного хлеба. Здесь был хлеб, начиненный ягодами, запеченный вокруг яблок, усеянный изюмом и посыпанный травами, которые распространяли в воздухе яркий пряный аромат.
Струнные инструменты и барабаны, сделанные из упавших ветвей и стволов, издавали негромкую, странно теплую музыку. В Каарне не срубали деревья. Они умирали естественной смертью, а люди потом забирали то, что от них осталось. Каарнцы верили, что растения охотнее поделятся ветвями и листьями, орехами и иглами в обмен на долгую жизнь. Ткачи зажаривали желуди, собирали кедровые орехи и выкачивали сок, но не больше, чем дерево само было готово отдать. Похоже, деревья расставались со своими богатствами без особого сожаления, и Кель задумался, каково им было те долгих четыре года, когда за ними никто не ухаживал. Лес внезапно представился ему дойной коровой, печально мычащей в надежде на облегчение. С тех пор как Ткачи вернулись домой, а деревня ожила, мшистый ковер был усеян почти так же густо, как и поля.
Пиршество выплеснулось за двери замка и охватило внутренний двор – так много гостей пожаловало на праздник. Стража на стенах сменялась чаще обычного, чтобы люди Келя и новобранцы из местных тоже смогли принять участие в веселье. Гвардию королевы тщательно проинструктировали на случай странных происшествий, и Кель несколько часов танцевал, пил и ел, не сводя глаз с Саши и поминутно проверяя спрятанный в рукаве клинок. У бедра покачивались неизменные ножны с мечом.
Саша была одета в платье цветов Джеру – темно-зеленое с золотой оторочкой, оно удивительно ей шло. Широкие рукава спускались почти до земли, узкий корсет с декольте слегка обнажал веснушчатую грудь и стройную длинную шею. Волосы королевы были заплетены в десяток тонких косичек, а те, в свою очередь, перевиты в косы и уложены вокруг головы. На них, словно продолжая это огненное роскошество, покоилась золотая корона.
Перед самым закатом король дал сигнал трубачам и барабанщикам, и над крепостью раскатилось гулкое эхо. Знать и гвардейцы собрались во внутреннем дворе, а простые зеваки переместились ярусом ниже. Следуя церемониалу, Кель опустил голову и преклонил колено, пока Арен объявлял его рыцарем и поочередно касался посохом плеч. Все это время он упорно смотрел на сапоги короля. Горожане тут же принялись потирать ладони, подражая шепоту листьев в лесу, и выкрикивать имя Келя, благородного сына Каарна.
Кель в точности не знал традиций, но предпочел оставаться на коленях, решив, что ему скажут, когда вставать. И действительно, в следующий миг Арен повернулся к королеве и протянул ей руку, приглашая занять место рядом. Саша присела перед Келем в глубоком реверансе и торжественно опустила ладонь на его склоненную голову, но Кель и тогда не поднял взгляда. Он боялся, что глаза его выдадут, опозорят королеву и оскорбят короля, который ничем не заслужил такой обиды.
Когда Саша заговорила, ее голос был совершенно ровен, но Кель чувствовал, как дрожит узкая рука у него в волосах. Он понимал, что слетающие с ее губ слова – не более чем часть ритуала, но они тяжело отпечатывались у него на сердце, приговаривая любовь и отменяя прежние клятвы.
– Ты принадлежишь нам, как мы принадлежим тебе. Наши корни укрепляют тебя, наши листья укрывают тебя. С этого дня на древе Каарна появится новая ветвь, носящая твое имя.
– Встань, Целитель, – громко сказал Арен.
Саша уронила руку, и люди опять начали потирать ладони, приветствуя нового рыцаря Каарна.
– Да начнется пир! – взревел король, и народ отозвался радостными криками.
Кель встал, по-прежнему стараясь не встречаться взглядом с монаршей четой, и на секунду уловил промельк, от которого у него заледенела кровь в жилах. Возможно, дело было в изгибе шеи, тяжелых черных косах или повороте головы. Видение мгновенно пропало, и Кель задумался, уж не шутит ли с ним разум. Он пристальнее вгляделся в пирующих, в темные силуэты, порожденные закатным солнцем и только что зажженными факелами. В Каарне преобладали серые, зеленые и темно-коричневые оттенки, которые повторяли цвета земли и того, что на ней росло. Кель тихо выскользнул из кольца танцоров и двинулся по периметру двора, всматриваясь и вслушиваясь. Орехи свечного дерева могли гореть часами; везде, куда бы ни упал его взгляд, высились их пирамидки на каменных пьедесталах. Они излучали теплый янтарный свет, но свет создавал тени, а те искажали правду и населяли мир иллюзиями.
Когда его нагнал Айзек – с расширенными глазами и пылающими щеками, – Кель уже знал, что ему не почудилось.
– Капитан, я ее видел! Женщину с Яндарианской равнины. Она здесь, – выдохнул гвардеец.
– Расскажи.
– На этот раз она была не змеей… вообще не животным. Смешалась с толпой, пила и танцевала. На ней было шелковое платье, а волосы… – Айзек безуспешно попытался изобразить прическу руками. – Словом, они не выглядели дикими или спутанными. Они были уложены в корону. Она и правда красива. – Юноша с трудом сглотнул. – Я охранял королеву и не решился оставить пост, чтобы за ней проследить. Но она посмотрела прямо на меня. И улыбнулась.
Кель мысленно проклял толчею и неумение своих людей эффективно взаимодействовать.
– Ты поступил верно. Никогда не покидай королеву ради преследования врага.
Айзек кивнул, но он еще не закончил.
