Тол сплюнул в Пустошь.
– Его при родах точно на мраморной лестнице уронили повитухи, – вздохнул Комок, – и он все ступени своей мягкой головой пересчитал.
– Слушай, дозорный, – обратился к нему маг огня, – там, в Пустошах, есть что необычное?
– Только Пустошь, – мотнул головой Корень, – корка земли, овраги, холмы, расщелины, промоины, скверна, колючки. Ни Тварей, ни Бродяг. Догнали одного, жутко выбеленного, твердого, как камень, но совсем голого.
– Это откуда же такой взялся? – насторожился Тол.
– Оттуда, наверное, – ответил Корень, махнул рукой, указывая. – Видишь, там холмы круглые? Город там был. У меня на карте так. Название прочесть не могу.
– А ты молодец, дозорный, – сказал Огневик, – что читать выучился.
– Не хотел помереть сыном шлюхи, – буркнул Корень, передумав доставать карту.
– Он больше чем молодец, – сказал Тол, – он – умник! Пошли, Корень, отпросимся у командира осмотреть это место.
– И в чем соль шутки? – спросил Корень.
– В том, что мы везем полно допотопных вещей разной степени ценности и полезности. Друг командира – тот еще копатель.
Командир выслушал их – молча, но помотал головой:
– Развалины эти мне известны. И не только мне. У дороги же. Облазили их вдоль и поперек. А если вам скучно стало, то я вас загружу по самое не балуйся! Тол, я понимаю, ты не Сумрак, но ты должен побеседовать с каждым. Постарайся найти одаренных. И воров, помышляющих зло. Карать сразу не советую. Но с такими людьми надо работать. Много работать и чуть иначе. Как и с остальными. Корень! У тебя так много людей, что ты решил, что ты самый свободный? Тогда ищи среди этих вот людей дозорных. Учи их. Кроме того, тут полно самого разного люда. А мне нужен единый уровень. Хотя бы по грамотности, чтобы все одинаково понимали сказанные слова, приказы. Понятна задача? Тол, тебя касается. И Зуба зовите сюда. Оклемались? Заскучали? Быстро!
Корень и Тол развернули коней, поскакали. Тол выставил ладонь, Корень ударил по ней.
Белый заметил это, улыбнулся. Было приятно, что складывается общность неравнодушных последователей, единомышленников. Вот вернется Марк – еще лучше станет. А если Птаха притащит – вообще заживем!
А вот Сбитый Зуб материл этих «неравнодушных» дотемна. Потому как командир заставил его учить людей построениям Неприкасаемых. Идти в шаг, разом всем строем поворачиваться, перестраиваться, на ходу – строить «черепаху». И все это – в походе, переходя на бег, чтобы не отстать от поезда, запутавшись в неизбежных столкновениях и падениях людей, многие из которых не знали, где у них правая рука, а где – левая. А если и знали, то постоянно их путали. И вместо «Право, все, вдруг!» – куча столкнувшихся, упавших друг на друга тел.
Как будто мало было этого, стали учить людей верховой езде.
– Командир, – взвыл Зуб. – Какие из них всадники?! Их же годами учить надо чувствовать коня!
– Я даже не мечтаю из них сделать Бессмертных, воевода, – сказал Белохвост, положив ладони на наплечники Зуба, смотря ему в глаза, приблизив свое лицо к его лицу, сказал тихо: – Я из них хочу сделать драгун.
– Кого? Дракон? – удивился Зуб.
– А… и пусть – «дракон», – усмехнулся командир. – Мне надо, чтобы они просто умели передвигаться верхом, понимаешь? В бой они вступят пешими, но до схватки чтобы добирались верхом. Быстро. Что мне еще противопоставить такому количеству конных Змей?
Зуб раскрыл рот, глядя на командира огромными глазами. Опомнившись, захлопнул рот, опустил голову, потом согнул спину в поклоне, молча, ушел. Но на ходу вскидывал руки, разводил руками, ронял их, опять всплескивал руками.
Ворониха, которую теперь иначе чем Чумой никто и не называл, даже в глаза, пролетая на своей лошадке мимо Зуба, тоже удивилась, но поскакала дальше, спрыгнула с коня прежде, чем он остановился.
– Ты что делаешь, бестолочь? Курица безмозглая! – заорал Белохвост. – Мало того, что верхом скачешь, как вестовой лихой, так еще и прыгаешь! Ребенка вытрясешь!
– Это мой ребенок… – начала огрызаться Чума, уперев руки в лохмотья некогда красивого, но совершенно непрочного платья, выставляя свою гордость – высокую, полную грудь, еще больше раздобревшую и растущую вместе с дитем.
– Это божий ребенок! – рявкнул Белый так, что Чума отшатнулась. Ее руки сложились по швам платья, как у нашкодившего ребенка, а Белый махал перед ее носом указательным пальцем, отчитывая ее, как девчонку: – Такого ребенка потерять никак не можно! Поняла, трещотка ты кровавая?! Ты знаешь, какие на него божьи промыслы наверчены? А что будет с тобой и с нами со всеми, коли мы сорвем их замыслы простым и глупым, совсем невместным лихачеством? А? Вертихвостка пустоголовая! Тебе, девка, честь оказана принять в себя ЕГО семя, стать матерью ЕГО сына! А ты? Нис! НИС!! Сын медведя-шатуна и пьяной поломойки! Иди сюда! Ты, бестолочь! У тебя о чем голова забита? Опять пошлостями? Почему жена твоя опять верхом? Почему с коня сигает, будто Андреича вытряхнуть хочет? Что ржешь? Маги вы! Прекратить! Иначе свяжу и до самых родов поленом пролежишь! Оба! Пшли! Пешком! Стой! Ты что так летела сюда?
– Люди! Там! – сказала Чума трясущимися губами. Ей было нестерпимо обидно.
– Командир! – крик издалека. – Люди! Много!
– Зуб! – крикнул Белохвост.
– Сотня! К бою!
Пока крестоносцы сбегались к голове колонны, пока возчие замыкали круг повозок, прискакал Корень с докладом:
– Змеи ведут полон. Много. Больше сотни – точно. Остальных, за пылью, не видно.
– А полон какой, если Змей больше сотни? – удивился Белохвост.
– Та, нет! Змей пара десятков. Конные. Полон – больше сотни.
– Так и скажи! Что наводишь тень на мою голову?! Так, кто не знает, что за построение такое – сеть? Понятно. Зуб! Строишь нашу пехоту и прешь прямо им в лоб. Все, кто умеет верхом, идем двумя отрядами. Правый – веду я, левый – Корень. Обходим Змей, окружаем, отсекаем от полона. Корень, мне надо знать, что там – в пыли. Жалея, готовься принимать людей. Это мои люди. Больше им полон брать неоткуда. Остальных они сожрали уже. Работаем! Тол, Умник, мне прямо очень тесно без связи.
– Какой связи, командир? – удивился Тол. А Белохвост махнул на него рукой.
– Половой, – ответила Чума. – Я могу вас связать, через себя. Но мне тоже нужна с вами связь. Или кровь.
Белый стянул латную перчатку, проколол палец. Чума так слизала кровь, что у командира доспех перестал гнуться. Корень, плотоядно улыбаясь, протянул руки к груди Воронихи, но она ловко проткнула ему ладонь неведомо как и откуда извлеченным кинжалом, слизала кровь. Глянула на Корня вишневыми глазами.
«Позже!» – услышал Корень у себя в голове. От этого он так удивился, что резко похудел, да так, что штаны его сразу повисли, как прежде.
– Нис, со мной! Связным, – отдавал приказы Белый, натягивая перчатку обратно, вертя шлем в руках. – Чума на мою голову! Ты тут. Передатчиком. Синька –
