– И возможно, и нужно. У вас, людей, штурманы не могут обходиться без длительных расчётов. А если ты будешь хорошо считать, то сможешь стать штурманом… ну, похуже, чем дракон, у тебя всё же нет таких способностей… но тут надобно много знать помимо счёта. Но для начала, если захочешь, получишь умение быстро считать.
– А плата велика ли?
– Я с ней подожду, – дракон оскалился в улыбке, – в долг поверю.
Просто удивительно, с какой скоростью расползаются слухи. Удивительно, конечно, для тех, кто не знает, что скорость распространения новостей описывается экспонентой.
Вот и сейчас разговоры о том, что госпожу доктора видели посещающей Михайловскую церковь, прошлись по всему Севастополю. Уважение к немке подскочило: ей не только чаще кланялись и снимали шапку при встрече – очень многие жители города крестили матушку Марью Захаровну в спину со словами: «Спаси тя Христос» или чем-то подобным.
Но довольно скоро грянула гроза на пустом месте. Так, по крайней мере, думали окружающие.
Солдат Семирылов из пехотного прикрытия артиллерии мог почитать себя счастливчиком. Мало того, что его вовремя доставили в госпиталь, так вдобавок ногу не отрезали – при задетой кости такое случалось нередко, а молодая девка, доктор из немцев, пообещала, что если ногу не беспокоить, то через три недели он (Семирылов) забудет, что вообще был ранен. Наврала она, конечно: нога стала не только на вид, но и наощупь ну в точности какая была. Немка явно переосторожничала. Тем не менее Семирылову выдали костыли, на них он и передвигался. Но как-то вечером солдат попробовал сначала поболтать в воздухе раненой ногой – та действовала без нареканий. Потом он отважился пройтись по палате без костылей. Результат показался отменным. Чего уж говорить – нога была в таком состоянии, что хоть в пляс пускайся. Храбрец решился сделать свои выводы. Он знал, что раненые из ходячих (те, которым запретили бередить только руку) могли пробираться наружу и приносить хлебного винца. Семирылов сам участвовал в реализации трофеев от подобных походов. Но кое-что его не устраивало, и это «кое-что» имело под собой самую материальную основу. Добытое честно делилось на палату независимо от величины денежного взноса, а очень у многих денег не было вообще. Сам Семирылов сберёг некоторую долю от положенного жалованья, но необходимость поить неимущих за свой счёт глубоко его угнетала. Расположение торговой точки, поставлявшей местное пойло, было хорошо известно всем в палате, однако дойти до неё можно было лишь на своих двоих, но никак не на костылях, уж больно дорога крутая.
Сбор в недальний путь, однако, не остался незамеченным соседом по палате, унтером Шебутновым. Он получил осколок в бок, в госпитале ему приказали лежать смирненько пять дней (кость не задело), вставая лишь по нужде.
– Куды ж ты, милок, заделался на ночь глядя и без костылей?
– Тебе-то что?
– Мне-то ничего, а вот тебе Марь Захарна велела ногу не беспокоить, как я слышал.
– Да чё там? Сам же глянь: нога в полном порядке, никаких от неё беспокойствиев. Да и как девка-дура может в лечении понимать? Я пошёл.
– Смотри ж… – послышалось с койки.
Было бы лишь небольшим преувеличением сказать, что Семирылов вернулся с триумфом. Не наблюдались всеобщее ликование и поздравления с успехом. Зато внутреннее воодушевление присутствовало, и даже с избытком, тем более что оно было подогрето местным сортом вина, именуемым «полугар». И с торжеством во взгляде Семирылов провалился в полноценный сон.
Пробуждение оказалось далеко не радужным. Головная боль и мерзопакостное ощущение во рту были не только привычны, но и ожидаемы. Куда хуже была боль в раненой ноге – она болела не сказать, чтоб сильно, но уж весьма отчётисто, а накануне ничего такого не было. Солдат немедля ухватился за тощее одеяло, дабы рассмотреть источник беспокойства, и…
Раздавшийся вслед за этим вопль мог перебудить весь госпиталь, если бы там были спящие (осмотр произошёл сравнительно поздно). Ноге сразу же было обеспечено повышенное внимание всей палаты. И дело того стоило.
Кожа на месте, куда попала вражья пуля, стала тончайшей и нежнейшей, как у новорожденного. Кусок мяса под ней исчез, будто его не было. Но оказалось нечто такое, что могло бы встревожить любого: кусок кости, накануне казавшейся прочной и целой – тем более что так оно и было, – исчез. Малейшее движение отзывалось резкой болью.
– Порча!!! – Это было первое членораздельное слово пострадавшего.
Он несколько раз перекрестил огромную вмятину на ноге. Разумеется, никакого результата это не дало. Сбежалась чуть ли не половина палаты – собственно, все, кто мог ходить. Те, кто этого не мог, молили счастливцев поделиться впечатлениями. Те именно так и делали:
– Твою же ж…
– Как ножом вырезало, только что кожа цела…
– Сроду такого не видывал, даже не знал…
– Я видел у церквы. Там стоял солдатик с рукой тож от пули…
– Это как тебя, брат, угораздило?
– А скажу, как, – раздался спокойный голос унтера Шебутнова с койки. Он не видел и не мог видеть состояние ноги Семирылова, но говорил вполне уверенно. – Накануне вечером ты пошёл без костылей за винцом? Пошёл, было дело. Говорила тебе Марь Захарна, что ногу нельзя беспокоить? Говорила. Так на кого тут пенять надобно?
– Она на меня порчу навела, ведьма! Она! Колдовством проклятым ногу испортила!
– Так ведь докторша не пригожий молодец, а твоя нога – не девка, чтоб её портить, – послышалась острота из угла.
Автор, впрочем, говорил вполголоса. Видимо, он не жаждал обрести всенародную известность.
– По местам! Она идёт! – рявкнул боцман Сергеич. А уж его голос не был обижен ни мощью, ни командными интонациями.
Вошла Марья Захаровна. С полувзгляда она увидела, что случилось нечто чрезвычайное, и выделила того из раненых, кто показался наиболее адекватным – унтера Шебутнова. К нему она и обратилась совершенно спокойным голосом:
– Доложи, братец, что тут такое стряслось.
Доклад был кратким и ёмким, как и положено в военном флоте.
– Так что, госпожа дохтур, нога у Семирылова не в порядке с утрева.
– Тогда с неё и начнём. Ну-ка… ага… и что ж ты с ней делал?
По истинно крестьянской привычке в отношении к любому городскому (именно к таковым следовало, по мнению солдата, причислять немку), пострадавший начал с вранья:
– Вот крест, ничего не делал! Это всё порча! Навели!
Намёк на свою особу Мариэла, похоже, не поняла. Речь её наполнилась сочувствием.
– Ай-ай-ай! Так тебе не сказали?
– Что не сказали?
Сочувствие пропало без следа.
– Что мне бесполезно лгать; это дело я сразу распознаю.
Ответ был максимально честным:
– Не сказали.
– Так вот я и говорю. Теперь ты об этом знаешь… Итак: что ты сделал с ногой?
Здравый смысл потерпел очередное поражение в битве с крестьянской этикой.
– Ить ничего не делал! А она сама за ночь внутре спортилась…
Голос госпожи доктора чуть
