«Массовая истерия», — говорили журналисты.
Бежали месяцы. Скоро он будет склонен согласиться с версией прессы.
Кучерявый локон Ники щекотал плечо, свет монитора озарял ее красивый профиль, полные губы, пушистые ресницы.
Маша вот-вот родит чудесного сына. Он позвонит поздравить ее и чиркнет поздравительное сообщение Богдану.
Этот период он благополучно прожил, проживет и иные.
Не обязательно иметь амулеты, чтобы отгонять зло. Иногда амулетами бывают любимые люди.
Он зевнул и потер глаза.
— Еще минутку, — шепнула завороженная Ника.
Ей снились кошмары. Она будила его стонами. Билась, как рыба, выброшенная на берег.
У Андрея случались сны наяву.
В марте они пошли в кино на триллер Шьямалана. Не самое удачное свидание. Оказалось, что фильм повествует о человеке с множественными личностями, который похищает и удерживает в подвале девушек. Они покинули зал на двадцатой минуте. Но еще до начала сеанса они целовались на заднем ряду, и Ника кокетливо намекнула, что вечером кое-что покажет ему.
Он заурчал и припал к ее шее, а в голове родилась холодная, как сталь серпа, мысль:
«Что я там не видел? Ты показывала себя половине Токийских мужчин, шлюха».
Тот, кто подумал это, прекрасно знал, о чем будет картина Шьямалана, и специально купил билеты.
Андрей ужаснулся чужеродной мысли, он стал прислушиваться к себе, но нашептавший гадости жестокий голос умолк. Он боялся этого голоса, как боялся, что глаза вновь станут видеть мир немного другим: полным изъянов, изломов, лжи, бессмысленных мерзких людишек.
У Ники правая ноздря была меньше левой, лохмы пахли куревом, изредка она халтурила, бреясь, и возле ануса оставались волоски. И этот ее шрам…
Андрей ударил себя по лбу, желая прихлопнуть мысль, как кровожадного комара.
Как-то в апреле он снимал новый выпуск «Мистических историй», посвященный одаренным детям, и мамочка привела семилетнего мальчугана, по ее заверениям, обладающего телепатическими способностями.
— Какой хорошенький, — умилился оператор.
Андрей смотрел на эту маленькую бездарь в гнусном наглаженном пиджачке, в лилипутских штанах, с засохшими соплями в носу, и ему хотелось заорать:
— Ваш ребенок никчемен, смиритесь с этим.
Через мгновение злость схлынула бесследно, оставив изумление. Так пьяница, мучаясь похмельем, со стыдом и удивлением перебирает в памяти события вчерашней ночи.
«Я не мог такое думать! — немо кричал он — Это не я, вон из моей головы».
Разум был комнатой, прибранной и опрятной, но на стене висел багровый ковер, и в ворсе копошились насекомые.
Он представил, как срывает ковер с крючков, обливает керосином, сжигает на пустыре.
Ворс дымился и смердел. Андрей мысленно растоптал пепел.
Больше приступы не повторялись.
Дети были детьми, мама — мамой, жизнь — несовершенной и удивительной.
Шева вышла из него, пусть и не сразу. На коленях вызрело несколько воспаленных чирьев, бурых гнойников, увенчанных белыми головками. Даже в подростковом возрасте у него не было прыщей. Чирьи лопнули, и гнойные массы с лимфой вытекли наружу мутными бело-розовыми ручейками.
Он почувствовал, как кто-то злобный, невидимый убрал тяжелую пяту с его груди.
Они выключили ноутбук и погасили свет. Забрались под одеяло и занялись любовью.
Потом он лежал, ощущая тепло ее голого тела, и смотрел, как парят в аквариуме дискусы, рюкины и неоны. Водоросли шевелились, зачаровывая.
«Раны заживут, — думал он. — У Снежаны не отрастут пальцы, но она перестанет замечать их отсутствие. И мы справимся».
Булькнул телефон, Андрей свесился с кровати, подобрал его.
«Буду завтра в ваших краях, — написала журналистка с центрального канала, — покажешь город?»
Он прикусил язык. Вспомнил, как прорисовывались соски под откровенным платьем журналистки, как искрились ее зеленые глаза под челкой.
— Кто там? — спросила Ника.
Его пальцы замельтешили по клавиатуре.
«Прости, нет времени», — набросал он и отослал эсэмэску.
— Амроскин, — сказал, ложась рядом с Никой, отыскивая губами ее губы.
Когда она стонала во сне, он обнимал ее сильно-сильно, оплетал руками и укачивал.
— Колючий, — буркнула Ника, отстраняясь от его щетины.
— Утром побреюсь, — пообещал он.
Аквариумные рыбки сновали за стеклом.
Через минуту он спал, и ему снился красный дом, заброшенный вокзал, где в пыли, в строительном мусоре, под гнилыми сводами так сладко лежать, свернувшись калачиком, безмятежно и защищенно, как в материнской утробе.
Так радостно.
4
В Варшавцево пришла весна. Ее задуло степными ветрами, или водитель проносящегося через город грузовика зазевался, и весна выпала из кузова. Она была некрасивым и капризным ребенком, но горожане приняли ее как должное, как то, что заслужили.
В теплые дни, когда дождь не затапливает овраги, старушки занимают скамейки, следят озабоченно за бегающей по парапетам детворой. А на степные валуны выбираются погреться гадюки.
Власти обещают отремонтировать к лету автовокзал и подлатать фонтан. Снова курсируют слухи о строительстве церкви. У школы геологоразведчик Н. Л. Варшавцев кривит тонкие презрительные губы и озирает обгаженный псами пустырь и крест. Он будто бы знает то, чего не знают другие.
Журналисты съезжают из «Москвы», вновь пустеют гостиничные номера. В ежегодном конкурсе на самый красивый двор побеждает дворик по улице академика Павлова. Комиссия приятно впечатлена крокодилами из покрышек и фанерными коалами.
В первый день марта тихо, во сне, умирает учительница средней школы Нина Аркадьевна Алпеталина.
Трое из двенадцати ожидающих суда членов печально известной секты Матая кончают с собой. Один экс-сектант, прежде чем сунуть в глотку подведенный к выхлопной трубе автомобиля шланг, пишет короткую записку:
«Простите. Мне надо быть рядом с Богом».
Налоговая служба устраивает обыски в мэрии.
Скоро будет тепло, в сквере поставят батут и веревочный лабиринт, оранжевая бочка нацедит страждущим кваса, улыбчивый кавказец намотает на палочку облако сладкой ваты. Город утонет в зелени, зарастут балки, дикий виноград оплетет штакетник. Защебечут птицы за кладбищенской оградой, где январские могилы теснятся к северо-восточному краю, словно хотят сбежать в степь с гробами и начинкой гробов.
На мосту Влюбленных появляются новые замки. Звенят мелодично под порывами ветра.
Молодежь целуется в полутемном «Современнике». На втором этаже супермаркета у суши-бара открывается выставка-террариум «Эти загадочные рептилии».
В шашлычной «Каштан» и рюмочной «Терем» по вечерам аншлаг.
Хью Джекман на фасаде салона красоты хмурит брови, никак не может понять, как очутился здесь, в шахтерском городке. Напротив, в прозрачной коробке «Шоколадницы», скучает официантка. Чиркает по экрану телефона, рассекая падающие фрукты.
Платон наблюдает за братом. Илья сражается с финальным боссом, трясет лихорадочно джойстик — это вопрос жизни и смерти, уже не переиграть. В углу поблескивает японский меч. Катану Илья случайно нашел на Быкова. Она сверкнула ему из сугроба рафинированной сталью.
— Получи! — выкрикивает мальчик.
Монстр падает, изрешеченный свинцом, по экрану ползут титры, игра пройдена, и Платон ликует вместе с братом.
В туннеле, связующем поликлинику и кладбище, носятся, шуршат летучие мыши.
— Э, — говорит мужик, разминающийся на ступеньках магазина «Степь». — Э, слышь!
— Чего? — опасливо ворчит прохожий парнишка.
— Того! Сиги есть?
— Нет, — отвечает парнишка, ускоряя шаг.
— Сюда подошел! — гавкает мужик, но Вова Солидол осаживает его:
— Отвянь от хлопца.
— Че, — говорит мужик, не предавая этому своему «че» никаких
