— Повторите еще раз, что сказал кот? — поинтересовался Облонг, почувствовавший себя за бортом.
— Сначала спросил, у меня ли книга, а когда я не ответила, произнес: «Умри, дитя».
— Не слишком дружелюбный котяра.
Валорхенд перебила:
— Эксперименты — по крайней мере успешные — никогда не проводят без записей. Должны остаться какие-то заметки, книги или…
— Да, — сказал Ференсен, — книга была. Я видел ее только однажды. Она называлась «Книга римских рецептов».
— Ты шутишь, — захихикал Борис Полк.
— Боюсь, что нет. «Римский» — это анаграмма слова «мирской», из другого мира.
Ференсен слишком долго приглушал воспоминания, и внезапная откровенность принесла ему разнообразные и самые неожиданные болезненные ощущения. Он видел книгу один раз, когда та была уже почти готова, — у него появилась возможность ее уничтожить, но он не смог. Последствия подобного поступка казались слишком непредсказуемыми. Вместе с этим на поверхность всплыло еще одно тревожное воспоминание.
— Когда-то давно мне показали одну надпись: «И герой, и полный бес тирана». Почерк принадлежал Уинтеру. Видите ли, Уинтер любил анаграммы.
Ференсен записал фразу: «И герой, и полный бес тирана», после чего одну за другой переставил буквы, вычеркивая уже использованные. Проступило новое название: «Полный бестиарий Гериона». Наступила тишина.
— Эта книга действительно описывает успешные эксперименты, — наконец подтвердил Ференсен.
Орелия увидела, как Ференсен отступает в тень, будучи почти на грани нервного срыва.
На помощь пришел Финч, который достал вторую книгу куда меньшего размера.
— Здесь — финальная точка: протоколы судебного процесса над Герионом Уинтером, записанные по большей части кодовым языком, который мне не удалось расшифровать. Но вердикт и приговор записаны на старом добром английском. — Герольд открыл книгу на последних страницах и зачитал: — «Герион Уинтер, мы признаем тебя виновным в преступлениях против природы и Бога. Ты мучил детей и животных, обращаясь с ними как с материалом для экспериментов. Ты будешь отправлен в собственную подопытную страну, помещен в клетку и при помощи камней послан туда, откуда не сможешь вернуться. Правосудие приговаривает тебя к той же судьбе, которой ты подверг других. Затем все сведения о положении входов в проклятые земли будут уничтожены. Тайны Ротервирда будут находиться под охраной законов, которые не допустят, чтобы еще хоть один человек соблазнился ими…» «Обвиняемый не просил суд о снисхождении. Он провозгласил, что вернется и его расплата будет достойной. Воскликнул, что на смену ему придут другие. Однако выражение его лица лишилось прежней гордыни. Приговор был приведен в исполнение в указанные сроки. Остальные обвиняемые, все элевсинцы, были приговорены к tabula rasa et excilium…»
— Табула… что? — переспросил Грегориус Джонс.
Еще бледный Ференсен снова вступил в разговор и ответил:
— Tabula rasa — это латинское выражение, которое описывает еще один эффект, открытый Уинтером в точке перехода: если расположить камни в определенном порядке, они могут стереть человеку память. В конечном итоге правительство применило этот эффект к элевсинцам, добавив для надежности высылку из страны. Подсудимым прочистили мозги, приведя в состояние полной младенческой бессознательности. Для элевсинцев это было все равно что смертная казнь.
Валорхенд подпрыгивала на месте от восторга:
— Ну это же все объясняет! И почему Сликстоун устроил прием, и почему засыпал Облонга вопросами об истории. Ему нужна информация для того, чтобы восстановить память!
— Так вот зачем он умыкнул мой паб, — вставил Ферди.
Орелия вспомнила образ на гобелене в поместье: сидящий в клетке человек, из головы которого в разные стороны летят разноцветные птицы. Она поежилась. Tabula rasa: его сознание стерли подчистую.
Валорхенд продолжила:
— У Сликстоуна должна была сохраниться какая-то остаточная память, иначе он не купил бы камни. Он собирается продолжить дело Уинтера — снова завладеть книгой и начать все сначала.
— Боюсь, что прежде книга была спрятана в Северной башне, — произнес Ференсен, — но я убедился в том, что теперь ее там нет.
«Стриммер, — мгновенно сообразила Валорхенд, — этот ублюдок Стриммер, которому рассказал Фласк, ну а мне сообщить, конечно, не удосужился». Она немного подправила свои подозрения, перед тем как сообщить о них компании:
— Чердак Северной башни расположен над кабинетом моего коллеги. Все вы его знаете — это Хенгест Стриммер. Он подпал под обаяние сэра Веронала. Боюсь, могло случиться непоправимое.
Повисла мрачная тишина. Казалось, что все козыри уже оказались у Сликстоуна в руках. Разговор вернулся к щитам, началось обсуждение изображенных на них существ и их составляющих.
Ференсен отвел Финча в сторону и спросил, почему герольд решился на столь рискованный шаг.
— В письме вы упомянули книгу Уинтера «Темные Устройства». О ней больше никто не знает — я сам не знал, пока книга не нашлась. И как же о ней догадались вы? И потом, ваше имя. В моей работе я привык за версту чуять анаграммы, даже на немецком языке. Ferensen. Добавьте h от латинского Hieronimus (Иероним), перемешайте, и получится fernsehen, то есть «смотреть в будущее», что и делает seer (провидец). — Финч шепотом прибавил: — Добрый вечер, Иероним Сир.
Он поинтересовался, как Ференсену удавалось хранить свою тайну, и ответ оказался простым: Ференсен следил за тем, чтобы между его появлениями в долине проходили десятилетия, за которые сменялись поколения Ферди. Он всегда представлялся сыном или племянником предыдущего Ференсена — Ферди хватало здорового прагматизма, чтобы не совать нос в его дела, а остальное делали за него «Исторические предписания».
Следующий вопрос задал сам Ференсен:
— Есть ли в этих бумагах что-нибудь еще?
— Тюремные записи, странное нападение на Уинтера в темнице, страшные свидетельства экспериментов — у меня не было времени все это изучить, но вы значитесь в числе пострадавших.
— Говорится ли там, что они со мной сделали?
Финч, извиняясь, помотал головой. «Подумать только, что должен был пережить этот человек».
Ференсен ничего не помнил о своих мучениях в Лост Акре; воспоминания начинались с момента его возвращения, когда он выбрался из реки к северу от города, — его обнаженное тело было покрыто рваными ранами. Из одной раны он вытащил небольшой крючок, на других были заметны следы зубов. Боясь, что его узнают и заберут обратно, он ползком пробрался через топкие луга вверх по склону к дальнему лесу. Там его подобрало и, можно сказать, вернуло к жизни семейство пивоваров Ферди. Ференсен никогда не возвращался в город; держался в стороне, когда арестовывали Уинтера и его последователей, и не давал никаких показаний на суде. По прошествии лет обнаружилось его предполагаемое бессмертие, он начал путешествовать по городам и весям, но всегда возвращался на земли Ферди. Там Ференсен выстроил башню, которая стала его единственным домом.
Финч и Ференсен продолжили разговор.
— Это — работа моей сестры. — Он указал на изящные фигурки, иллюстрирующие «Темные Устройства». — Они вынуждали ее делать для них чертежи и рисунки. А когда Фортемейну наконец удалось послать весточку в Лондон, наказали нас всех. Сликстоун рассказал мне о том, что собирался с ней сделать, —
