Он рассеянно улыбнулся, глядя в потолок. Надо же, даже запах той комнаты вспомнился: кожи и дерева, и совсем чуть-чуть духов матери – тонких, горьковатых.
– Пообещай мне, любимая, – попросил он, – пообещай одну вещь!
– Ты сначала скажи, а потом я подумаю, обещать или нет! – фыркнула практичная Ванилла.
Он тяжело вздохнул. Вот так всегда!
– Пообещай, что не будешь заставлять нашего ребёнка быть шутом или, скажем, поваром. Пусть сам ищет свой путь в жизни!
– А если не туда свернёт? – подозрительно уточнила жена.
– Набьёт шишек – умнее будет! – засмеялся шут и повернулся к ней. Просяще посмотрел в любимые глаза. – Обещай, Ванилька!
Та нежно погладила его по щекам.
– Почему тебе это важно, Дрюнь?
Он пожал плечами, опять уставился в потолок. Рука вновь отправилась гулять по упитанному бедру супруги, выписывать вензеля, пробираться всё глубже под сбитую полупрозрачную ночнушку – Старшая Королевская Булочница обожала провокационное белье.
Ванилла засмеялась, там, под подолом, стало щекотно и жарко. Одним гибким движением муж оказался сверху, удерживая себя на вытянутых руках, улыбнулся и сказал:
– Всё это неважно! Важно, чтобы он вырос хорошим человеком!
– Она! – возмутилась Ванилла. – Первой нужно обязательно девочку!
– Он!
– Она!..
Спустя некоторое время супруги договорились до того, что не станут узнавать пол ребенка до тех пор, покуда он сам не родится, и Ванилька, утомлённая страстью, перемежаемой хохотом, уснула.
Андроний рю Дюмемнон встал с постели и подошёл к окну. Редкое воспоминание прогнало сон. Больше десяти лет он не вспоминал отчий дом! о смерти отца узнал случайно – брат не счёл нужным сообщить. Но даже тогда, узнав, не провалился в воспоминания, как в прорубь, отмахнулся от них, как от чего-то, лежащего в дальней кладовке памяти и пахнущего пылью и лавандой от моли.
«Андроний, убери локти со стола!»
«Андроний, выпрями спину, посмотри, как сидит брат!»
«Андроний, не рисуй вилкой на скатерти!»
«Дорогой, он опять носится по дорожкам, как охотничий пёс!»
«Милая, это сущее наказание, а не ребёнок!»
«Дорогой, он поздний… Наверное, нам не надо было…»
«Ты права, милая!»
Дрюня зябко поёжился, оглянулся на жену – накрыта ли? Та сладко сопела, укрывшись с головой пуховым одеялом. Он толкнул оконные створки, впуская в комнату морозный воздух. Кожа сразу покрылась пупырышками, однако шут терпел.
Тёплая материнская ладонь на его щеке… «Замёрз, миленький? Ах ты, глупый мой мальчик, иди сюда! Отец желает тебе только добра, Андроний!»
«Но я не хочу быть священником!»
«Тогда будешь офицером».
«Мамочка, я не хочу быть офицелом!»
«А кем ты хочешь быть?»
Что мог ответить пятилетний ребёнок, услышав подобный вопрос от взрослого? Разве только: «Лыцалем!»
Вопрос звучал и позже, в несколько изменённом варианте: «Так скажи мне, сын, чем ты собираешься заняться? Бездельничать? Кутить с дружками? Играть в карты? Ухлёстывать за девушками? Твой брат в твои годы…»
Граф Роппорт рю Дюмемнон был вправе сердиться. Младший сын действительно вёл себя неподобающе. Но если бы отец позволил себе разобраться в причинах подобного поведения Андрония, он был бы очень удивлён. С самого раннего детства Дрюня не терпел рамок, в которые его пытались загнать родители, брат, мамки-няньки, честь рода, семейный кодекс, правила этикета и тому подобная чушь. Он бился за свою свободу, как львёнок, однако постоянно проигрывал, ведь противники были старше, умнее, опытнее. И сильнее. Сколько тумаков он получил от Атоллия – не сосчитать! Семья, сговорившись, считала его недоразумением, шуткой Пресветлой, портившей всем настроение. Судьба младшего сына в дворянской семье незавидна; незавиднее только судьба младшей дочери, не сумевшей вовремя выйти замуж! «Две дороги! – кричал на него отец. – Две! Либо я покупаю тебе офицерский патент, и ты делаешь карьеру, либо оплачиваю учёбу в Духовном университете, и ты становишься священником! Почему ты отказываешься, я никак не могу понять? Это, конечно, не безбедная жизнь, как в поместье, где ты не думаешь ни о еде, ни об одежде, ни о деньгах на своих шлюх, но зато постоянный доход тебе обеспечен, а там, кто знает, воинская слава или добрый приход! Я не позволю тебе сидеть у меня на шее, Андроний, в роду рю Дюмемнонов бездельников не было и не будет!» «Ну как же не будет, – отвечал Дрюня, – вот он я, перед тобой! Согласись, папа, когда-то это должно было случиться и с родом рю Дюмемнонов! Все рано или поздно облажаются!»
Шут, вздохнув, тронул холодной ладонью холодную же щёку. Иногда ему казалось, что та до сих пор горела от пощёчины отца.
* * *Яго, не открывая глаз, выхватил меч и ощутил, как его остриё застыло у чьего-то горла. Лишь после этого он позволил себе взглянуть на нарушителя покоя, хотя уже догадывался, кто это.
Прохладная ладонь Аргониэль погладила его обнажённую грудь. Тонкий пальчик задумчиво обвёл рельеф грудных мышц, тронул соски. С любопытством. Эльфийка чуть развернулась и наклонилась, явно собираясь попробовать их на вкус. Но клинок, который Ягорай не убирал, мешал сделать это.
– Боишься меня, человек? – зазвенел серебряными колокольчиками её голос. – Отчего?
– Ты слишком близко, – осипшим голосом ответил рю Воронн. Её запах сводил его с ума, но руки тосковали по другой.
– Позволь стать ещё ближе, и ты увидишь, что бояться нечего!
– Аргониэль, иди к себе! Я не поклонник подобных традиций гостеприимства, хотя благодарен тебе за их неукоснительное исполнение!
Девушка поднялась слишком резко, чтобы быть спокойной, однако звонко рассмеялась, скрывая разочарование.
– У тебя будет время привыкнуть ко мне, гость мой! Из Лималля просто так не уходят, увы. Поэтому завтра мы отправимся на верховую прогулку на целый день. Я покажу тебе наш славный мир!
Ягорай приподнялся.
– Почему, Аргониэль?
Она обернулась на пороге.
– Что – почему, человек?
– Почему из Лималля так просто не уходят?
Её улыбка казалась ускользающей тенью. Миг – и на пороге не стало гибкой фигурки, дверная створка закрылась.
Яго, откинув одеяло, встал. Раздражённо засунул меч под подушку, подумав, вытащил обратно. Между обливанием ледяной водой, колкой дров и тренировкой искусства мечника он выбрал последнее…
* * *Гном придирчиво осматривал триплет-опал в надетом на толстый палец перстне – нет ли изъяна? Изъяна не было. Под прозрачной кварцевой линзой рыбками играли чёрные, зелёные и оранжево-жёлтые взблески, на фоне пластины из оникса выглядевшие ещё ярче и веселее. Он любил камни всякие, однако опалы каждый раз повышали ему настроение, как хорошая шутка. Натуральные, состоящие из одного камня, дуплет-опалы – пластина камня на подложке, и вот эти, триплеты, с кварцевым стеклом, огранённым кабошоном, которое, будто линза, увеличивало, «выпячивало» достоинства цветовой палитры самоцвета.
Вошедший в кабинет на галерее «Чёрной каракатицы» хозяин, почтительно поклонившись,
