Собственно, физиологическую подоплёку отношений двуполых существ Дробуш понимал, эмоциональную – принимал как есть, но общий смысл – не улавливал, наслаждаясь другим, тем, как ровно строфы ложатся в ритм шагов и звук эха. И вдруг замолчал…
Тролли не отличались обострённым слухом и обонянием, как оборотни, повышенной тактильной чувствительностью, как гномы, врождённой склонностью к магии, как эльфы. Они воспринимали пространство в целом, и сейчас ощущение пространства изменилось. Дробушу было знакомо это чувство – неимоверно давно, ещё во время Вечной ночи именно так воспринималось приближение сородичей!
Тролль? Так глубоко под землёй? Пещерный, значит… В бытность свою встречал Вырвиглот подобных тварей, они иногда выходили на поверхность, особливо когда пещеры заливала лава поднимающихся из недр вулканов, что своей активностью образовывали Тикрей. Эти особи были мельче наземных сородичей, однако быстрее и агрессивнее. Посади пещерного тролля под мост – разнесёт и мост, и себя от ничегонеделания!
Движения Дробуша замедлились. Теперь он крался вперёд, надеясь, что пещерный не почувствовал его приближения. В теле подрагивало знакомое каждому троллю предвкушение хорошей драки. «Хорошей» тролли называли драку до полного уничтожения противника.
Из ответвления коридора плескало лазоревым… Вырвиглот замер. Уж очень знакомым был цвет. Точнее, не цвет, а сам плеск сияния – после зала с глюкозимой кордыбанкой Дробуш усвоил, что места, откуда исходит свет, лучше обходить стороной. Но соблазн подраться оказался велик. Тролль свернул в проход и в тупике, которым оканчивался коридор, обнаружил естественное отверстие в полу, ведущее на нижний уровень. Прямо под ним переливалось всеми цветами радуги странное огромное яйцо, в котором кто-то лежал, а рядом, прикинувшись скалой, стоял он, пещерный, вооружённый шипастой дубиной. Маленькие веки были закрыты, грудь не вздымалась – он спал или просто ушёл в себя. Впрочем, продолжалось это недолго. Спустя несколько минут тролль встрепенулся, ахнул дубиной по полу, вызвав небольшой камнепад где-то в дальнем углу пещеры, и порысил вдоль стены, скрывшись из поля зрения. Появился он лишь спустя несколько десятков минут, из чего Дробуш сделал вывод, что зал с яйцом воистину огромен. Противника пещерный до сих пор не почувствовал, и это было удивительно. Вырвиглот невольно тронул амулет-куколку на груди – другой причины собственной недоступности для восприятия сородича он придумать не мог.
Последив за потенциальным противником ещё немного, Дробуш понуро побрёл прочь. С некоторых пор, а точнее, с тех, как Вителья сказала ему: «Мы волновались!», он понял: если люди отвечают за тебя, нельзя их подводить, иначе они сильно расстраиваются. А расстраивать Виту Вырвиглот не хотел, нет! Он вернётся к Яго и расскажет ему о яйце. Яго умный, он придумает, как сделать так, чтобы и с пещерным можно было подраться, и на яйцо взглянуть поближе. Вдруг съедобное?
* * *Архимагистр Никорин шла от мэтра Жужина. Тот поставлял ей редкие растения, которые умудрялся выращивать в аптекарском садике в черте дворцовых стен. В этот раз пришлось подождать его, вызванного его высочеством, и Ники бродила по лаборатории, разглядывая анатомические схемы и списки алхимических формул, развешанные на стенах. Ожин был природным исследователем, на обычном целительстве не остановился, постоянно совершенствуясь и познавая новые аспекты науки. Ники мэтр нравился – она любила людей, которые не довольствуются достигнутым, – правда, не настолько, чтобы позвать его в постель. Идя по коридорам дворца в кабинет рю Вилля, чтобы выпить с ним морсу или чего покрепче и потрепаться о прежних временах, Ники так задумалась, что очнулась лишь тогда, когда уткнулась носом во внушительную мужскую грудь. Она подняла глаза и задохнулась от двух солнц, моментально растопивших сердце. Такие глаза не умели врать, и неукротимости в их владельце было больше всего остального. Он, если любил, то столь сильно, что миры сгорали от силы его желания, если ненавидел – то до могилы, или своей, или того, кто вызвал это несчастливое чувство. На миг, лишь на миг она заглянула внутрь палящих светил и будто бы поняла нечто такое, что заставило её потянуться к нему, как парус, лёгший по ветру… А затем он закрылся, и вот перед ней снова полковник Лихай Торхаш Красное Лихо, насмешливо-резкий, иронично-серьёзный, невыносимый…
– Ваше исчезновение из моих объятий становится традицией, архимагистр, – укоризненно покачал головой Торхаш, – так будет всегда?
– Я не знаю, будем ли мы живы через несколько дней, полковник, а вы о долгосрочной перспективе, – прищурилась Ники.
Оборотень действовал на неё, как искра на берестяную кору, непрестанно заставляя вспыхивать – то страстью, то, как сейчас, раздражением.
Горячие пальцы взяли её за подбородок, приподняли лицо.
– Ты похудела, – тихо сказал Лихай, – что-то случилось?
Перед глазами полыхнуло: вспомнился подземный зал, в котором древний ублюдок Гопотамкин поглощал жизненные силы своих же верующих… Никорин передёрнула плечами: чуть было не осталась там навсегда, пытаясь объяснить юной ан Денец, как прекратить этот кошмар! Хотелось надеяться, что та поняла. И приняла, ведь шанса выжить у неопытной волшебницы не оставалось даже в том случае, если бы она справилась с энергетическими потоками.
– Ты куда-то торопишься, – заметила архимагистр, – так иди своей дорогой… Там, в подворотне, это была…
– Ошибка? – неожиданно засмеялся полковник. – Ники, ты становишься предсказуемой!
– Тебя это разочаровывает? – огрызнулась она.
Сильные руки смяли Никорин, как листок бумаги, прижали к телу, кажущемуся стальным. Горячий язык ворвался в её рот, покоряя, подчиняя себе. Она задохнулась от возмущения, Сила загудела в пальцах – спалить бы наглеца без остатка, так, чтобы осталась кучка пепла, вот эти вот сверкающие безупречные сапоги да золотые пуговицы с мундира! Задохнулась… и забылась! Он будто выпил её, и она стала
