– Как представляется, местечко это хлебнуло свою порцию требований по обеспечению здоровья и безопасности, – произнёс Мох, запрокидывая голову, чтобы рассмотреть слуховые окна.
– Так здесь же отмывали носорогов! – За спиной Имоджин пушкой стояла металлическая труба с натянутым на неё потрескавшимся резиновым шлангом и большой душевой лейкой на конце.
– Прелестно.
– Под павильоном природный термальный источник. Потому здесь так жарко. До того как зоопарк построили, здесь были городские бани. – Внезапно она встала прямо перед ним. – Я думала, мы могли бы душ принять, прежде чем отправиться в дорогу. Как тебе это?
Мох опешил.
– Хм, не уверен. – Имоджин откинула назад голову, храня улыбку на лице. – Ещё и подцепим чего-нибудь, – рассуждал Мох.
– Говори-говори, – отозвалась она. – Я слушаю.
– Какая-нибудь ужасная носорожья болезнь сидит в трещинах на полу. В местах вроде этого бактерии вечность жить способны.
– Угу.
– Можно и поскользнуться. Ногу можно тут сломать.
– Тогда, полагаю, тебе достанется лишь роль зрителя. – Имоджин принялась раздеваться. Потащила снизу вверх футболку.
– Ну-ка, дай я тебе помогу, – сказал Мох, растягивая футболку у неё над головой.
– В целях безопасности, – выговорила Имоджин из-под ткани.
– Не совсем, – отозвался Мох.
Позже, чистые, одетые, согретые, они распрощались с павильоном носорогов. Получив согласие Имоджин, он уложил странички вахтенного журнала к себе в сумку вместе с «Певчими птицами острова Козодоя». Мох надеялся поделиться этими страничками с Радужником, если он встретится им по дороге. Теперь они держали путь на север, катя по двухполосной дороге, что следовала всем извивам побережья с несколько большей точностью, чем то было по нраву Моху, помнившему про обрывистые скалы.
Северное Радужное море было бурным и грязным. Дождь прошёл, но упрямый ветер по-прежнему напирал в борт машины, требуя от Имоджин полного внимания. Первые несколько часов вся дорога была в их распоряжении, если не считать редких грузовиков, с рёвом проносившихся в обратную сторону. К середине дня стали попадаться небольшие группки людей, шедшие по обочине с причиндалами для разбивки лагеря. Ещё несколько миль – и продвижение замедлилось едва ли не до скорости пешехода из-за пробки, созданной другими средствами передвижения: грузовиками с оборудованием, мотоциклами и даже каретами, запряжёнными лошадьми. Люди и животные передвигались по дороге взад-вперёд и поперёк. Казалось, они попали в самую гущу передвижного карнавала. Выхода не было, оставалось следовать за всеми, пока было светло, и чем гуще становилась толпа, тем сильнее росло ощущение беспомощности. Когда дневной свет угас на западе, появились звёзды и зажглись факелы.
В сумерках объявились гуляки в карнавальных костюмах. Группа в тёмных плащах и с высокими белыми воротниками носила маски птицы авдотки с длинным загнутым книзу клювом. Имоджин замерла, когда мимо прошла фигура ростом никак не меньше восьми футов[18], голова которой была усыпана золотыми чешуйками. Красные усики свисали с широкого брюха под бумажной маской сазана. Маска раздавала всем, казалось, самые настоящие глаза, но когда насильно всучила один в окошко Моху, то глаз оказался сахаристой конфеткой. Только когда маска прошла, они увидели, что к её спине была привязана девочка-альбинос, игравшая с посохом в виде гигантского насекомого. Карлики в конических чёрных бархатных колпаках с нарисованными выше лиц черепами прокладывали себе дорогу через толпу на ходулях, бросаясь в других странников связками шутих-хлопушек.
– Радужника в такой толпе и не заметно было бы, – сказал Мох.
На особенно крутом участке какой-то пьяный странник запрыгнул на подножку грузовика и, вопя во всё горло, размахивал ревущим факелом, расчищая дорогу. Мох привстал было на сиденье, но почувствовал на своём плече руку Имоджин. В конце концов мужик спрыгнул или свалился. Мох плюхнулся обратно, потирая ладонями колени. На вершине холма двигаться дальше стало невозможно. Машины стояли в пробке, а люди кучками рассаживались по полотну дороги. Земля в стороне превратилась в большой бивуак, полный палаток и трещащих костров, сыпавших облаками искр в холодный вечерний воздух. Как ни устал Мох, а желудок его призывно заворчал на запах обжариваемого мяса.
– Мне здесь в темноте податься некуда, – пожаловалась Имоджин. – Я или вывезу нас прямиком со скалы в океан, или перееду кого-нибудь.
– Попробуй тут. – Мох указал в сторону от дороги. – В ту сторону огней меньше.
Имоджин повернула руль и повела грузовик по пастбищу. Трясло неимоверно, когда они ползли вперёд. Мох выскочил из кабины, когда машина была ещё на ходу. Освещаемый фарами, он привёл Имоджин к раскидистому буку в довольно тихом уголке поля с ровной землёй.
– Можем тут остановиться, – крикнул он.
Имоджин вылезла из грузовика. Вместе они хорошенько осмотрели огни и костры близ дороги.
– Здесь нас никто не побеспокоит, будем надеяться, – сказала она.
– Хотел бы я знать, что тут происходит.
– До той поры, пока люди остаются там, я слишком устала и голодна, чтоб об этом заботиться. – Зевнув, Имоджин опять подалась в кабину и выключила двигатель. Вдалеке слышались крики и улюлюканье. Имоджин полезла через лаз и исчезла в кузове. Вскоре появилась вновь с рулоном брезента. – Мог бы вполне костёр разжечь и расслабиться.
Мох собрал хворост и устроил маленький костерок, пока Имоджин выбрала место для подстилки и принесла корзинку с едой. Сидя на свёрнутых спальных мешках, они ели бутерброды и по очереди прикладывались к бутылке красного вина. Сырое дерево стреляло в пламени. Когда с едой было покончено, Имоджин пинком раскатала спальник и растянулась на нём. Свернула себе косяк с гашишем, но не закурила. Мох вслушивался в шум ветра в деревьях и ёрзал. Бутерброды мало помогли утолить его аппетит, а ничего другого до следующего города быть не могло. Мох, изучая старую карту из бардачка грузовика, высчитал, что это будет где-то к обеду.
– Я пройдусь к одному из костров и выясню, что происходит, – сказал он. – Хочешь со мной? – Не услышав ответа, он повернулся и понял, что Имоджин уже уснула. Мох вытащил из кабины бушлат и пошагал. Он шёл по следам в траве, оставленным их же шинами, и поднимался по склону к дороге. Оттуда он увидел море, всё ещё дикое от почти недели штормов. Небо было тёмно-синее, высыпало полно звёзд, но ветер дул пронизывающий, так что Мох не долго стоял, любуясь. Он шёл мимо кучек народа, веселящегося вокруг костров, но его присутствие, похоже, никого не интересовало. Застегнув бушлат, он поплёлся сквозь грязь и траву к особенно большому костру. Человек двадцать стояли кружком, попивая вино из общих бутылок и тыкая палками в кучу горящих брёвен. Дым разносил запах готовящегося мяса и, похоже, каждые несколько секунд менял направление. В одной стороне костра лежала металлическая решётка, уложенная шкварчащими кебабами и покрупнее нарезанными кусками мяса.
– Хорошо пахнет, – сказал он юноше со свалявшимися волосами, стоявшему слева от него. Тепло костра приятно ощущалось ладонями.
– Там под углями поросёнок. Днём ребята уволокли
