– Ну что? – теребила она.
– Он всё подробно описывал. Видишь, тут начинается с признания, что книготорговец Оливер Таджалли в ходе допроса показал, что судье Хабиху Сифорту была продана определённая контрабанда – редкие книги. – Мох быстро пролистал странички. – Вот, тут говорится… трам-трам-трам… некий представитель судьи Сифорта, нанятый на работу, Ламсден Мох, беглый узник из брикскольдской тюрьмы. Мох действует под именем Джозефа Леса. Мох, по-видимому, приобретает контрабандный антиквариат от имени судьи Сифорта. – Мох сунул записную книжку и бумажник в карман бушлата. – Ему, похоже, достался, как говорится, не тот конец палки.
– Может, как раз Сифорт и был центром его расследования? – предположила Имоджин.
– Может быть, поначалу. Я вот думаю, не надеялся ли он набрести на нечто куда более интересное, нечто более существенное для него лично? Последние несколько дней он явно действовал в одиночку. Как человек, увидевший нечто, что ему хотелось прикарманить.
– Никто, будучи в здравом разуме, такого не натворил бы, – сказала Имоджин, оглядываясь.
– Я вот думаю, когда именно он сообразил, кто я такой… – произнёс Мох.
– Теперь это не важно, – заметила Имоджин. – Он больше нам бед не доставит.
Мох поднял на неё взгляд:
– А в этом я не так уверен. Нет способа узнать, кому он рассказал о нас, или не работал ли он с кем-нибудь ещё.
– Понимаю, – кивнула Имоджин. – Теперь уже «Красная минога», наверное, выяснила, что Агнец мёртв, а полиция, несомненно, нашла то, что осталось от Оливера. Возвращение никогда не было возможным, так?
– Сожжённые мосты, – напомнил Мох её записку. Ногой он перевернул Шторма так, чтобы больше не видеть его лица. – Мы собираемся найти Меморию, и я собираюсь отнести этот оцелус в Глазок. Это мой долг перед Радужником.
– Время года меняется. У нас подходящих шмоток нет.
– Ты говоришь, что не хочешь идти? – спросил Мох.
– Да нет же, чёрт, – игриво бросила Имоджин. – Ты забыл про третье.
– Третье?
– Нам ещё надо ведьму убить. – Она указала на походный сундук.
– Но прежде нужно сжечь это, потому как, что бы там ни случилось, этого дерьма она увидеть не должна.
Под прикрытием дамбы они развели костёр из мусора, собранного на берегу. Мох раскрыл сундук и извлёк из него рисунки. Их он бережно положил в свою наплечную сумку рядом с «Певчими птицами острова Козодоя». Когда это было сделано, Имоджин помогла Моху закатить сундук в огонь. Он почти ожидал увидеть, как из пламени с воем вылетят злые духи, но в конце концов поднялся лишь большой клуб чёрного дыма, и раздались хлопки. Пока сундук горел, Мох подобрал одежду Радужника с причала. Он положил её в огонь вместе с бумагами Шторма и задумался, что делать с трупом Шторма.
Сожжение тела заняло бы слишком много времени и потребовало бы куда больше дров, чем они могли собрать. В конце концов избрали для захоронения уединённое местечко, весьма далёкое от прибрежной полосы, и воспользовались походной лопатой, которую нашли среди обломков грузовика. К тому времени когда Мох закончил, Имоджин уложила в пару рюкзаков всё необходимое для их путешествия.
Муки адовы
Несколько часов Мох с Имоджин отыскивали вход в туннель, и навели их на путь к нему жёлто-чёрные осы. Осы одна за другой вылетали из отверстия в земле, скрытого в зарослях золотарника. Вялые на осеннем воздухе, они отлетали на небольшое расстояние и карабкались по окружающим растениям. Осмотр места показал, что осиное гнездо было пристроено к вентиляционному колодцу, от решётки которого несло протухшими яйцами. Поблизости нашли они и рельсовые пути под слоем разросшихся вьюнков. Рельсы шли между опорных стенок до входа в туннель. Над ним были вырезаны закопчённые сажей буквы: «КОЗОДОЙ». Барьер из арматуры, когда-то приваренный здесь для предотвращения прохода, был насильно сломан и прибит к одной стороне.
Имоджин зажгла керосиновую лампу, спасённую с грузовика. Несколько минут поисков были вознаграждены: отыскался фонарь тормозного кондуктора, лежавший на боку у самой стены. Мох налил в него немного керосина из лампы. Стеклянная оболочка фонаря треснула, но, когда Мох поджёг фитиль, туннель осветило красным светом. Вглядываясь вдаль, они разглядели круги дневного света, проглядывавшего вдоль редеющих связок. Проникал свет через такие же колодцы, как и тот, что облюбовали осы. За пределами дневного света туннель шёл вниз под уклон, воздух сделался влажным и холодным. Мох глянул на сочившийся влагой потолок и прикинул вес толщи моря над ним.
– И что? – неуверенно произнесла Имоджин.
– Этот путь – единственный, – сказал Мох.
Идти было нелегко. Участки, залитые ледяной водой и затоплявшие целые секции рельсового пути, попадались часто. Одолевали их, устраивая пешеходные мостики из свалившихся обломков. Трудно было вообразить, как карета Элизабет одолевала этот путь. Потребовалась бы огромная сила, и тем не менее доказательство было налицо, колеи от колёс, заполненные маслянистой водой. Страх натолкнуться на карету в туннеле вызвал недолгий спор. Мох хотел потушить фонарь с лампой и пользоваться только маленьким электрическим фонариком из грузовика. Имоджин возражала. Решено было, что без основательной освещённости риск падения или ещё какого-нибудь несчастного случая окажется слишком большим. Компромисс был достигнут: погасили керосиновую лампу. Путь продолжили в пузыре красного света от кондукторского фонаря. Решив вопрос с освещённостью, они пошагали как могли энергично. Шли бок о бок, поначалу молча, каждый погрузившись в свои собственные мысли. Но некоторое время спустя взялись за руки и торопливо заговорили о минувших днях. Вода беспрестанно капала на них, ветер с вежливой настойчивостью прижимал одежду к телу. Прошёл час. Затем другой. Моха какое-то время била сильная дрожь, но потом и это прошло. Внезапно туннель резко свернул влево. Мох, который устало тащился, упершись взглядом в рельсовый путь перед собой, и видел себя в мечтах мальчиком, читающим книжку на дереве, расслышал своё имя.
Он остановился, поняв, что Имоджин выпустила его руку. Поднял фонарь над головой. Туннель расширился до большой естественной пещеры. Имоджин стояла возле рельсов, скрестив руки на груди. Качающийся красный свет прошёлся над десятками лежавших на земле скелетов. Они были одеты в распадающуюся военную форму. Вокруг во множестве валялись пустые канистры из-под горючего. В некоторые вцепились одетые в перчатки руки. «Самоубийство», – подумал Мох. Он опустил фонарь и обнял Имоджин. Стояли, обнявшись, и через плечо друг друга постигали всю печаль этого места, пока – по молчаливому согласию – не продолжили путь, не в силах больше выносить этого.
Через милю-другую[21] наткнулись на ящики с боеприпасами, прохудившиеся бочки, вонючие лужи горючего и смазки, а также части техники, узнать которую не смог ни один из них. Понимая, что фонарь может вызвать взрыв, задерживаться не стали. Пройдя чуть дальше, поделились друг с другом печеньем, уцелевшим при крушении,
