Почва стала твёрдой. Он побежал вдоль основания дюны и присел, согнувшись, за дамбой. Имоджин находилась меньше чем в двух десятках шагов, но была до того поглощена событиями, разворачивавшимися на причале, что не заметила его. Шаланда добралась до причала и прильнула к кирпичной кладке. Скрежет раздался оглушающий. Столб воды вознёсся высоко в воздух и осыпался дождём на Радужника. Тот, казалось, этого и не заметил. Канаты, державшие карету, натянулись. Эхо влез в свою упряжь. Один из матросов вскочил на край борта и прыгнул на причал. Другой бросил ему причальный конец. Намотав его на плечо, первый затрусил вдоль шаланды. Было видно, как третий матрос суматошно выскочил из двери своего сарайчика. Клуб дыма вырвался из трубы, когда замолк двигатель и движение судна замедлилось. Наконец шаланда причалила, сокрушая защитные шины о кирпич причала. Матросы разнесли тросы на два причальных кнехта. Когда тросы были закреплены, матросы вскочили на палубу и вытащили металлические сходни, перекрыв ими пространство между шаландой и причалом. Криком оба матроса подавали друг другу команды. В голосах их явно ощущался страх: работать приходилось в состоянии, далёком от устойчивости. Они умело освободили карету от пут и выбили клинья из-под колес. Когда все канаты спали, Эхо налёг на упряжь. Карета двинулась вперёд. Матросы, работая, старательно отводили взгляд. В дюжине шагов от Эха теперь стоял, опустив руки, Радужник. В мрачном свете над его головой оцелусы зло горели каплями расплавленного серебра.
Крутая волна с силой ударила в судно. Эхо вновь напрягся, таща за собой карету. Та мучительно, шатко и валко сползла по металлическим сходням на причал. Как только она освободила шаланду, матросы сняли канаты с кнехтов. Винты вспенили воду, и шаланда отошла от причала в облаке дизельного дыма, бросая сходни, которые полетели в тёмную воду. Матросы даже голов не повернули, чтобы посмотреть, что за беду вызвал их отход.
Карета покатилась по причалу. Подвеска и обитые сталью колёса нещадно скрипели под кузовом. Морские водоросли, зацепившись за резные украшения, тащились следом за каретой. Радужник пошёл ей навстречу.
Времени бежать уже не было. Мох вскинул винтовку к плечу. Задержав дыхание, он прицелился в Эхо, совмещая его голову с прорезями мушки на стволе. Ладони его, державшие винтовку, покрылись потом, пришлось поменять хватку. Он слегка надавил на спуск. Высокий неумолкающий визг в ушах, казалось, грозил разорвать ему череп. За спиной взревел двигатель. Мох не обратил на него внимания, посчитав за акустический выверт, порождённый отходящей шаландой. Закричала Имоджин. Опустив винтовку, Мох обернулся. Впереди длинного облака пыли на них мчался грузовик Имоджин. За ветровым стеклом, заляпанным грязью, виднелось лицо Шторма – ошибиться было невозможно. Он направлял грузовик на причал, но слишком уж быстро мчался. Ещё несколько мгновений, и он сшиб бы Радужника. Мох, не целясь, пальнул в грузовик, но пуля пролетела мимо. Вторая пуля разнесла ветровое стекло на тысячу осколков, но не смогла остановить движения машины.
– Беги! – гаркнул Мох Имоджин. Сам побежал, размахивая руками и крича, но голос его потонул в грохоте грузовика, въезжавшего на причал. Мох прыгнул и приземлился на каменистом песке. Имоджин пропала за стеной пыли. Шторм потерял управление. Грузовик сильно накренился влево. Летя по инерции, он завалился набок, сорвав брезентовое покрытие кузова, и отправил в воду кувыркавшиеся ящики и оборудование. Большой кусок престарелого причала, не выдержав веса, рухнул под остановившимся грузовиком, кабина ушла под воду, колёса крутились в воздухе.
Мох замер. Из оцепенения его вывели крики Имоджин. На одной стороне разрушенного причала Эхо изо всех сил вытаскивал карету на прочную поверхность. Нос её был опасно задран, и какое-то время казалось, что она неминуемо упадёт в воду. Внезапно карета выправилась, с её древней подвески дождём посыпалась ржавчина.
Радужник лежал недвижимо на земле перед Эхом. Его либо грузовиком ударило, либо летавшими обломками. Мох с ужасом смотрел, как распахнулся плащ Эха, и из переливчатой пустоты внутри тела демона выпросталась Элизабет. Движимая одной-единственной целью, она направилась к Радужнику. Обе её руки сжимали меч. Дойдя до тела, она уселась ему на ноги и разрезала на нём одежду. Не колеблясь, опустила клинок и, проткнув живот, направила вверх, взрезая весь торс, будто рыбу разделывая. Жидкость брызнула ей в лицо. Имоджин завизжала, но Мох её не видел. Радужник буйно забился на обшарпанных камнях, когда Элизабет запустила руку в отверстую рану. Мох побежал к ним, крича и швыряясь камнями. Исполнив задуманное, Элизабет, пошатываясь, отошла от Радужника, держа в одной руке какой-то чёрный орган, опушенный пульсирующей филигранью белых живых нитей, а в другой руке меч, который тащила за собой. В первый раз взглянула она на Моха. Даже издали ему было видно выражение торжества на лице, с каким она смотрела, как он швыряет камни, как катятся по его щекам слёзы. Мох споткнулся. С проворством обезьяны Элизабет вспрыгнула на крышу кареты и исчезла в отверстии наверху. Эхо, остававшийся все это время недвижимым, отшвырнул тело Радужника в сторону и потащил карету на сухую почву, объезжая перевёрнутый грузовик.
Мох думал только о своём друге. Стряхнув с себя песок, он быстро покрыл расстояние до причала, не обращая внимания на развороченные кирпичи и торчащую арматуру. Радужник лежал на боку и едва дышал. Оцелусы кружили над ним в воздухе.
– Радужник, – произнёс Мох. Он не знал, что ещё можно было сказать. Ясно было, что жить другу оставалось секунды.
– Мох, теперь я вспомнил всё. Имя, произнесённое ею на Полотняном Дворе, оно позволило вспомнить, кем я был, – выговаривал Радужник. Мох взял его за руку, но Радужник вырвал её и прижал к ране. – Времени на представления нет. Мне нужна твоя помощь.
– Что угодно, – выговорил Мох сквозь жгучую боль. Рука была холодной, как море.
– Отнеси тёмный камешек на могилу моей сестры в Глазке.
– Сестры?
Радужник закрыл глаза и едва заметно повёл головой.
– Аурель… в Глазке. Это очень важно.
– Радужник, какая сестра? – кричал Мох, обхватив ладонями голову друга. – Какой камешек? Я ничего не понимаю. – Мох встряхнул Радужника, но друг был мёртв.
Когда Мох осторожно опустил его голову на землю, то почувствовал, как что-то забегало по его коже. Невзирая на горе, он отдёрнул руку и принялся с силой оттирать её о рукав. Что-то поднималось от обнаженной кожи Радужника. Что-то, похожее на пар или очень мелкую пыль. Мох отпрянул, но пыль уже осела на волосах его рук. Она вызывала зуд. Зуд чувствовался и в глазах, от него веки краснели, вспухали и тяжелели. Через некоторое время тело Радужника утратило отчетливость, словно бы разлеталось вокруг в форме мелких частиц. Они проникли Моху в гортань, вызвав
