– Боюсь, Лиза, это конец моей политической карьеры. – Молодой человек пятерней откинул волосы назад. – Все мои начинания, все, за что я боролся, – все у меня отобрали. Как, должно быть, злорадствуют сейчас мои соперники! – Он нервно рассмеялся и подошел к доске с вырезками, словно обращаясь к ним. – А этот Петрик! Двуличный богатей, который держит в своих ручонках не одну гильдию на пару со своим папашей! Он только прикидывается эдаким простачком… а сам втопчет тебя в грязь при первом удобном случае! – Густав уже почти кричал. – Этот… эти… лицемерные толстосумы, какое право они имеют! – Порывистым жестом он смел бумаги с письменного стола, отчего они, кружась, разлетелись по комнате и опустились на голый паркет.
Луиза сделала еще один шаг, сдерживая порыв броситься вперед, обнять его, успокоить, как обиженного ребенка. В голове билась лишь одна мысль: кто, как не она, был виновником его плачевного состояния?
– Что я могу сделать?.. Как все исправить?.. – Прижимая сцепленные руки к груди, она пыталась получить ответы на терзающие ее вопросы.
В два шага Густав сократил дистанцию между ними, обхватил ее за плечи и прижал к себе. Затем он крепко поцеловал ее, запустив руку в ее волосы, отчего шпильки царапнули кожу головы.
– Будь со мной… здесь… сейчас… – выдохнул он, отстранившись.
Безвольно уронив руки, она проследила взглядом первую перламутровую пуговицу, которая укатилась под письменный стол, где исчезла в пыли и тенях. Густав петелька за петелькой раскрывал на Луизе одежду, покрывая обнажающуюся кожу поцелуями, где на их месте расцветали маки, ирисы и крохотные солнца одуванчиков. Луиза ощутила, как по ее ногам скользнула юбка и опала на пол.
Двое опустились на кровать, где, сорвав с нее последние покровы, он утопил ее в водовороте смятых простыней под собственной тяжестью. Резкая боль прорезала ее насквозь, обжигая изнутри. Будто сквозь пелену бредового сна в жаркую ночь ей вспомнился Белтайн – и жертвенное дерево, которое увивают цветочными гирляндами, а затем сжигают, к восторгу людей, что обрели пару в эту ночь весеннего равноденствия.
Что чувствует дерево, даря радость молодым людям, пока тлеют на нем лепестки и ленты? Оно чувствует пожирающий его огонь. То же чувствовала и Луиза.
#5. Цветочный сок
Когда, вернувшись с обеда, она обнаружила на рабочем месте собственные рисунки, то решила, что это чья-то шутка. Затем Луиза увидела, что листовки со свеженапечатанными карикатурами уже лежат у каждой машинки в цеху, а женщины с любопытством их рассматривают. Если бы единственной волнующей ее вещью было не отсутствие Густава, она бы обрадовалась, глядя на результаты своего труда.
Но следующей мыслью было: «Он вернулся!» В тот же миг Луизу оставили сомнения и муки предыдущих дней, когда она ждала от него хоть какого-то шага или весточки. С того самого вечера, когда она пришла к нему в «Богемию», они не виделись, а лекции на фабрике не проводились. Луиза корила себя за сделанное и несделанное, сказанное и так и не произнесенное. Теперь все встанет на свои места, и у нее будет возможность оказать ему настоящую поддержку во всем, что потребуется. Только бы он дал ей такой шанс.
Едва сдерживая радостное предвкушение встречи с возлюбленным, она вошла в зал столовой. Ей не сразу удалось разглядеть лектора в толчее рассаживающихся женщин; швеи были недовольны, что после работы снова придется задерживаться. Наконец, когда большинство работниц заняли свои места на жестких скамьях, которые чудовищно скрежетали металлическими ножками о каменный пол, Луиза увидела за кафедрой молодого человека. Она не знала его имени, лишь пару раз видела на собраниях. Разочарование накрыло Луизу холодной волной, и она устроилась в дальнем углу, чтобы никто не видел, как она украдкой утирает выступающие слезы.
Лекция длилась чуть дольше обычного – новый представитель Комитета явно пытался уместить в один час все пропущенные за полторы недели темы, сокращая их до невразумительных коротких тезисов. Неоднократно заискивающим тоном напоминал о предстоящих выборах, на что женщины реагировали холодно либо не реагировали вообще. Зато у Луизы было время, чтобы взять себя в руки и подойти к нему, когда все разошлись.
– Добрый вечер. Извините, не знаю вашего имени…
– Моя вина. – Молодой человек раздосадованно хлопнул себя ладонью по лбу. – Совершенно замотался, забыл представиться. В следующий раз исправлюсь. А ведь я вас видел там, в штабе.
– Я Лиза Вебер, несколько раз посещала собрания.
– Точно! Вы наша художница, – важно закивал он. – Как хорошо, что вы сами подошли, Петрик велел разыскать вас. А я чуть не забыл, проклятая рассеянность. Говорил, что есть важный разговор. Да, очень важный. Вам следует прийти туда лично и встретиться с ним.
– Вот как… Если честно, я подошла к вам с другим вопросом. Хотела узнать, что стало с герром Юнсоном.
– С герром Юнсоном стало то, что он безответственный… человек и подставил меня! – раздраженно проворчал юноша, крутя карандаш в коротких пальцах. – Из-за его обид мне придется теперь метаться меж двух предприятий. Каково, а? И это за месяц до выборов!
– Так он покинул Комитет? – опешила Луиза.
– Я не в курсе таких подробностей. Почему бы вам не спросить у герра Йохансона? – И он, повернувшись к девушке спиной, принялся складывать бумаги в чемоданчик, показывая тем самым, что разговор окончен.
Когда он торопливо удалился, Луиза в задумчивости встала за кафедру, пытаясь представить женщин фабрики, какими видел их Густав. Сотня лиц, сотня серых передников поверх невзрачных платьев. Улыбки и кислые мины. Интерес и безразличие. А она сама делала шаги ему навстречу, была навязчива. У Луизы было два варианта: вновь пойти к Густаву или встретиться с Петриком и узнать больше о поступках возлюбленного и их причинах. С горечью она подумала, что ее прошлый визит в «Богемию» не привел ни к чему. Будто отдаться ему не было достаточным доказательством ее любви и преданности. Будто это было пустяком, вежливым жестом, не стоящим и упоминания.
Рассохшаяся древесина ящиков под ее пальцами была теплой от солнечных лучей, сквозящих во все окна. Второй вариант оказался единственно возможным.
***Луизу уже не пугало скопление людей в зале заседаний, не смущали нарядные девушки-активистки и неестественно бодрые студенты-агитаторы. Пожалуй, впервые она ощущала, что присутствует здесь с конкретной целью, была собранна и сосредоточенна. Безошибочно вычислив из всех групп ту, в которой мог оказаться Петрик, девушка направилась к ней без промедления. Едва завидев ее, председатель соскочил со стола, на котором восседал, чтобы не затеряться в толпе, и протянул вперед обе руки в знак приветствия:
– Наконец-то! Вы заставили меня поволноваться. Кажется, вы совсем забыли
